Список форумов У-Син
HomeFAQПоискПользователиГруппыРегистрацияВойти и проверить личные сообщенияВход
Народная анатомическая терминология в русском языке

 
Начать новую тему   Ответить на тему    Список форумов У-Син -> Травничество
Предыдущая тема :: Следующая тема  
Автор Сообщение
Usin



Репутация: +2    

Зарегистрирован: 25.11.2012
Сообщения: 2285
Откуда: Ижевск

СообщениеДобавлено: Вс Янв 29, 2017 10:55 am    Заголовок сообщения: Народная анатомическая терминология в русском языке Ответить с цитатой

Народная анатомическая терминология в русском языке
Виктория Ушинскене

Оглавление


ЧАСТЬ I

СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ АНАТОМИЧЕСКИХ ЗНАНИЙ В РОССИИ (ОТ ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН ДО НАЧАЛА ФОРМИРОВАНИЯ НАУЧНОЙ АНАТОМИИ) / 19

1. Доxристианский период / 21
2. Христианский период / 27
2.1. Данные летописей и других древнерусских памятников / 27
2.2. Переводная специальная литература / 34
2.3. Начало становления научной анатомии / 39

ЧАСТЬ II


СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ НАЗВАНИЙ БРЮШНЫХ ОРГАНОВ / 43

1. Наименования живота (утробы) / 45
2. Общие наименования внутренних органов / 65
3. Наименования желудка / 80
4. Наименования печени / 103
5. Наименования почки / 111

Предисловие
Н
астоящая работа посвящена исследованию названий брюшных органов человека и животных в русском языке. Обращение к данной теме про¬диктовано слабой изученностью этой части словаря: в славянском языкоз¬нании соматической лексике посвящен целый ряд работ, однако, в них, как правило, рассматриваются названия внешних частей человеческого тела1, реже - грудных органов, в первую очередь сердца2. Наименования брюшных
1 См.: Е.Н. Сендровиц. Названия частей человеческого тела в русском языке, Диоо. ...канд. филол. н. М., 1970; В.Н. Суетенко. Названия частей человеческого тела в брянских говорах, Диоо. ... канд. филол. н. Л., 1969; Г.М. Ставокая. Семантико¬словообразовательные связи в разряде имен, обозначающих части тела живых существ. Диоо. ... канд. филол. н. М., 1974; И.Н. Чусова. Названия частей тела в тульских говорах, / Вопрооы лекоики и грамматики руоокого языка. Уч. зап. МГПИ им. Ленина. М., 1967, № 264. Основные названия внутренних органов наряду с другими анатомическими терминами рассмотрены в монографии Ф. Высоцкой, посвященной формированию польской медицинской терминологии: F. Wysocka. Polska terminologia lekarska do roku 1838, tom I: Anatomia. Prosteprymarne nazwy nie motywowane/Prace Instytutu J^zyka Polskiego 35, Wroclaw 1980; Она же. Polska terminologia lekarska do roku 1838, tom II: Anatomia. Jednowyrazowe nazwy motywowane /Prace Instytutu J^zyka Polskiego 91, Krakow 1994.
На материале неславянских языков см.: Д.Х. Базарова. Семантика частей тела в тюрк¬ских языках, Диоо. ... канд. филол. н. М., 1966; Л.В. Волкова. Анализ семантической структуры соматизмов в современном английском языке, Диоо. ... канд. филол. н. Л., 1985; А.В. Дыбо. Семантическая реконструкция в алтайской этимологии. Соматические термины (плечевой пояс). М., 1995; К. Жидебаев. Анатомические названия в казахском языке, Диоо. ... канд. филол. н. Алма-Ата, 1977; В.Д. Колеоникова. Названия час¬тей тела в алтайских языках, / Очерки оравнительной лекоикологии алтайоких язы¬ков. Л., 1972; А.М. Кочеваткин. Соматическая лексика эрзянского языка. Саранск, 2001; З.С. Рябчикова. Соматическая лексика хантыйского языка. Дисс. канд. филол. н. Санкт-Пе¬тербург, 2008; Е.Н. Турапина. Семасиологическое исследование группы слов, обозначаю¬щих части тела (на материале английского языка), Диоо. ... канд. филол. н. М., 1955;
A. Zauner. Die romanischenNamen derKorperteile. / Romanische Forschungen. XIV. 1903.
2 Ср.: Д.В. Дагурова. Из истории слова сердце в русском языке XI—XVII вв. /Филол. науки. 2000. № 6, с. 87-96; О.Н. Кравченко. Словообразовательный потенциал соматизмов сердце и голова. Дисс. ... канд. филол. н. Белгород, 2009; И.Е. Городецкая. Фразеологиз- мы-соматизмы в русском и французском языках. Дисс. ... канд. филол. н. Пятигорск, 2007;
B. А. Савченко. Концептосфера “человек телесный” в русской и немецкой паремиологичес- кой картине мира (кросскультурный анализ соматизмов). Дисс. ... канд. филол. н. Курск, 2010.
органов до сих пор оставались за пределами монографических исследова¬ний. Между тем, всесторонний анализ этой части словаря с широким при¬влечением диалектной и исторической лексики, восстановление истории ее формирования представляется важным и полезным для разработки проблем исторической лексикологии, а также для решения задач, связанных с реконс¬трукцией праславянского лексического фонда.
В настоящей работе, основанной на материале диссертационного ис-следования автора, в качестве объекта изучения выбраны несколько групп народных соматических терминов - общие наименования внутренностей человека и животных, названия живота и брюшной полости, а также ряда пищеварительных органов: желудка, печени и почек. В ходе отбора материа¬ла нас интересовала не только собственно анатомическая терминология, но и кулинарные наименования, привлечение которых представлялось необходи¬мым в целях расширения лексико-семантической базы исследования.
Основными источниками послужили русские диалектные и исторические словари. Кроме того, в качестве источников привлекались некоторые памят¬ники письменности, материалы старорусских лечебников и травников, ли¬тература по анатомии и кулинарии, этнографические материалы из “Живой старины”.
В ходе исследования ставились следующие задачи:
• выявить состав изучаемой группы на материале диалектных и истори-ческих источников;
• осуществить хронологическую стратификацию материала с целью ус-тановления древности формирования народной анатомической терми-нологии;
• провести анализ словообразовательной структуры слов с учетом сла-вянского и индоевропейского фона;
• выявить характерные для данной группы принципы номинации, про-следить возможные направления семантических преобразований и пе-реносов.
Таким образом, работа ориентирована на выявление: (1) древнего насле¬дия, уходящего своими корнями в индоевропейскую эпоху; (2) собственно славянских образований и (3) образований, сложившихся в эпоху самосто¬ятельного развития восточнославянских языков. Все эти характеристики весьма существенны при восстановлении путей формирования лексической группы в целом.
В работе используются методы, основанные на сочетании разных при¬емов: внутренней и внешней реконструкции, а также словообразовательно-исторического и сравнительно-сопоставительного анализа. Собственно лин-гвистическую часть исследования предваряет глава, посвященная становле¬нию и развитию анатомического знания в России.
* * *
Пользуясь возможностью, хочу выразить глубокую, искреннюю благодар-ность и признательность своим Учителям - ведущему научному сотруднику Института русского языка им. В.В. Виноградова РАН Любови Викторовне Куркиной и ныне покойному Валерию Николаевичу Чекмонасу, профессору, основателю и многолетнему руководителю Кафедры славянской филологии Вильнюсского университета. Кроме того, хочу поблагодарить всех, кто в той или иной мере оказал мне неоценимую помощь и поддержку в работе по под¬готовке к изданию этой книги: сотрудников Отдела этимологии и ономасти¬ки ИРЯ им. В.В. Виноградова РАН; работников словарного отдела Института лингвистических исследований РАН в С.-Петербурге; коллег по Вильнюс¬скому университету - проф. Альгиса Каледу, доц. Елену Коницкую, асист. Валентину Станкявичюте, проф. Витаутаса Кардялиса и коллег с Факульте¬та полонистики Варшавского университета - проф. Эльжбету Янус, проф. Зофью Зарон и проф. Халину Карась, а также - уважаемых рецензентов проф. Олега Полякова и проф. Сергея Темчина.
Введение
Р
азвитие исторического и сравнительного языкознания последних десятилетий характеризeетcя особым вниманием К лексике. Вссле- дователи “все более екрепляются во мнении о том, что изечение истории языка в связи с историей народа может быть последовательно осеществлено именно на лексическом материале” . Сложность орга¬низации лексического еровня, его максимальная открытость и под¬вижность, а также непосредственная зависимость от внеязыковой действительности затредняют его изечение. На первый план выдвига¬ются вопросы методики, в плане синхронии и диахронии разрабатыва-ются приемы анализа, обеспечивающие объективность резельтатов. Поиски новых методов исследования основываются на системном под¬ходе, что предполагает изечение любой языковой единицы (слова) в контексте ее синтагматических и парадигматических связей . В плане исторического исследования лексики можно говорить о формировании нового комплексного метода, основанного на сочетании двех тра¬диционных подходов к изечению словарного состава - структурно¬генетического и предметно-семантического .
Первый, стректерно-генетический подход, является определяю¬щим для этимологических исследований и словарей и проявляется непосредственно в изечении морфологической и морфонологической стректеры слова на сравнительно-историческом фоне с целью еста- новления генетических связей и определения лексического соста¬ва этимологических гнезд . В основе второго, предметно-семанти¬ческого, лежит идея распределения лексики по понятийным сфе¬рам, находящая свое выражение в теории идеологической лекси¬кографии (ср. труды Дорнзайфа, Касареса, Бака и др.)8, а также - в многочисленных исследованиях, посвященных отдельным пред¬метно-семантическим группам словаря9. Исследования по рекон¬струкции праславянского лексического фонда, а также в области исторической лексикологии отдельных славянских языков убеждают в целесообразности компромисса между двумя вышеназванными подходами. При этом слово рассматривается как бы на пересечении разных систем координат, под которыми подразумеваются лек¬сические структуры разных типов: с одной стороны - группы, вы¬деляемые в отношении словообразовательно-этимологическом (кор¬невые гнезда, словообразовательные ряды), с другой стороны - объединяемые по принципу семантической близости (лексико¬семантические и предметно-семантические, или тематические, группы10). Соответственно, анализ и реконструкция слова проводятся с привлечением данных развития всех этих групп11.
8 Обзор наиболее известных словарей, построенных по предметно-смысловому принципу, см.: О.Н.Трубачев. Ук, соч., с. 161-164.
9 Начало изучению лексики по семантическим группам было положено М.М. Покровским и А.А. Потебней. Еще в конце прошлого века Покровский отме¬чал, что “история значений известного слова будет для нас только тогда понятной, когда мы будем изучать это слово в связи с другими словами, синонимическими с ним и, главное, принадлежащими к одному и тому же кругу представлений”. См.: М.М. Покровский. Семасиологические исследования в области древних языков, / Избранные работы по языкознанию. М., 1959, с. 75. В ранних работах Потебни также высказывается мысль о необходимости изучения “законов и правил внут¬ренних сцеплений у целых групп слов”, о необходимости исследования семан-тических рядов слов в связи с развитием языка и мышления, в связи с историей народа. См.: А.А. Потебня. О некоторых символах в славянской народной поэзии, Изд. 2-ое. Харьков, 1914. Дальнейшее теоретическое обоснование вопрос о семантических группах словаря получил в работах Р.А. Будагова, Л.В. Щербы, В.В. Виноградова и др.: Р.А. Будагов. Задачи изучения лексики, / Доклады и сообщения Филологи¬ческого института ЛГУ. Вып. I. Л., 1949; Он же. Сравнительно-семасиологические исследования. М., 1963; Л.В. Щерба. Опыт общей теории лексикографии. / Изв. ОЛЯ АН CCCP, 1940, № 3; В.В. Виноградов. Основные типы лексических значений слова. - ВЯ, 1953, № 5; Ф.П. Филин. О лексико-семантических группах слов, / Езиковедски из- следования в чест на академик Ст. Младенов. София, 1957; Д.Н. Шмелев. Ук. соч.
10 Подробно о принципах выделения названных групп и различиях между ними см.: Д.Н. Шмелев. Ук, соч., с. 15, 103 и сл.
11 См.: Р.М. Цейтлин. Сравнительная лексика славянских языков Х-Х1 - XlV-XVee. (проблемы и методы), / Славянское языкознание. XI Межд. съезд славистов: Доклады сов. делегации. М., 1983; Она же: Об одном приеме анализа значения древнеболгарского слова, / Palaeobulgarica / Старобългаристика. VIII (1984), № 3; Э.Г. Шимчук. К методике историко-лексикологического исследования, / Изв. АН CCCP, серия лит. и языка. Т.21, 1972, вып. 3, с. 256-263; I. Nemec. Vyvojovepostupy ceske slovni zasoby. Praha, 1968.
В практике реконструкции древних состояний словаря такой подход означает изучение чисто языковых, морфемно-словообразовательных отношений через призму предметно-семантической группы. В связи с этим возрастает значение монографических исследований предметно-семантических групп в историческом аспекте . Группо¬вой характер изложения и исследования материала позволяет уточнить особенности структуры и семантики каждого изучаемого термина на фоне соответствующих характеристик группы в целом, определить семантические и терминологические границы между хронологически взаимно приуроченными лексемами. Изучение соотношения терминов в пределах определенного хронологического слоя при необходимости дополняется рассмотрением соотношения разновременных, разнотерриториальных, а также стилистически не¬однородных вариантов . Это дает возможность лучше понять общие организующие принципы изучаемой лексики, проследить виды исторической взаимосвязи форм - воспроизводство семантических и морфологических моделей, позволяющее “рассматривать внешне не связанные формы как этапы, звенья единой эволюции” .
Во многих случаях исследования по реконструкции семантических групп словаря дают основания для выводов более глобального характера, восстанавливая не только утраченные языковые связи, но и специфику древних верований и социально-производственных отношений. Так, этимологическое изучение гончарной лексики по¬зволило О.Н. Трубачеву сделать вывод о преемственности древней технологии гончарства и плетения . Другим примером может послужить фундаментальный труд Т.В. Гамкрелидзе и Вяч.Вс. Ива¬нова “Индоевропейский язык и индоевропейцы”. Во второй части исследования, озаглавленной “Семантический словарь обще¬индоевропейского языка и реконструкция индоевропейской про¬токультуры”, путем этимологического анализа с привлечением сравнительно-мифологических данных реконструируются не толь¬ко лексико-семантические отношения внутри определенных те¬матических групп словаря, но и фрагменты индоевропейской прото¬культуры .
Проблематика и направление конкретных исследований в немалой степени определяются особенностями внутренней организации и возрастными характеристиками словарных групп, которые, как известно, могут существенно различаться по своей хронологической глубине . Так, терминология родственных отношений намного стар¬ше самого выделения праславянского языка, а, например, о названиях обуви как о самостоятельной группе словаря “рано говорить даже в применении к праславянскому периоду” . Кроме того, неоднократно отмечалось, что различные группы словаря характеризуются неоди¬наковой степенью стабильности: среди них есть довольно устойчивые и четко очерченные группы, как, например, названия частей тела и атмосферных явлений, а также - группы, состав которых полностью изменяется с течением времени, что чаще всего обусловлено переменами в сфере самих реалий . Известно наблюдение о том, что зависимость от “системы” реального мира неодинакова в разных сферах лексико-семантической системы языка. Она особенно сильна в сфере конкретных понятий, где отдельные элементы реального плана достаточно четко расчленены, например, в области материальной культуры (ср. названия одежды, утвари, орудий производства, средств сообщения и т.п.). В сфере абстрактных понятий система лексем более автономна по отношению к системе реалий, а способы языковой сегментации явлений действительности более разнообразны (ср. обозначения качества, цвета, мер и веса в разных языках) . Таким образом, отражая систему внешних отношений, объединения слов обнаруживают также ряд особенностей, определяемых свойствами самого языка, что и позволяет говорить о самостоятельном значении чисто языкового аспекта изучения лексических групп.
* * *
Всестороннее исследование словарной группы, направленное на ее реконструкцию, предполагает изучение плана выражения и плана содержания, т.е. словообразовательный и семантический анализ. Проведение словообразовательного анализа означает прежде всего изучение морфологической структуры каждого слова - строения корневой морфемы, суффиксального состава, типов чередований - и ее оценку на сравнительно-историческом фоне. В плане отно¬сительной хронологии устанавливаются отношения между слово¬образовательными вариантами, историческая последовательность в оформлении слова. Путем снятия поздних наслоений проводится хронологическая стратификация материала, выявляются разные пласты лексики - индоевропейский, праславянский, собственно славянский. В плане исторического развития существенно выявить основные словообразовательные типы в группе, установить, какие из представленных моделей отражают новые процессы, а какие несут в себе черты древних эпох, являются архаичными. Словообразовательный анализ в сочетании с другими приемами внутренней реконструкции в ряде случаев позволяет установить генетические связи для слов с затемненной морфологической структурой .
История словообразовательной структуры лексической группы должна дополняться историей внутренних семантических отно¬шений, т.е. семантическим анализом. Такой анализ подразумевает ре¬конструкцию исходной семантической базы каждого слова, выявление иерархии значений и направления семантического развития, изучение принципов номинации внутри данной группы .
Поскольку слово, его семантика отражают становление катего¬риальных понятий, развитие культуры в целом, разыскания в об¬ласти семантической реконструкции требуют знания культурно¬исторического фона. Отсутствие этого знания затрудняет правильное толкование значения, точная запись которого сама по себе пре¬доставляет важную информацию для дальнейшего анализа. Не случайно суть семантической реконструкции определяется как “углубленное понимание значения слова”23.
В свою очередь правильное толкование и описание значения невозможно без максимально полного учета употреблений данной сло¬воформы, в том числе - контекстуально обусловленных. Это положение, впервые выдвинутое и проиллюстрированное Э. Бенвенистом24, получило дальнейшее обоснование в работах О.Н. Трубачева, показав¬шего, что именно в контексте происходит время от времени активизация архаичных, латентных сторон значения, выявление которых позволяет уточнить эволюцию семантики слова, проясняя тем самым его этимологические связи25. Природа этого явления становится понятной, если принять во внимание способность семантического комплекса слова к сохранению в своей структуре предшествующих этапов его развития26, забываемых в коммуникации, но способных к проявлению в художественных оборотах речи, т.е. в контексте. Именно внимательное изучение контекста позволило Э. Бенвенисту и О. Н. Трубачеву доказать, что многие омонимы, далеко отстоящие по значению в современном языке, представляют собой результат развития древней полисемии, т.е. результат переосмысления (ср. франц. voler ‘летать’ и voler ‘красть’, слав. *latiti ‘хватать(ся)’ и *latiti, *latati ‘летать’, рус. топить ‘разводить
Принципы и методы семантических исследований. М., 1976; В.А. Меркулова. Проб¬лема семантической реконструкции в этимологическом словаре, / Этимологические ис¬следования. Свердловск. 1988, с. 4-7; O. Panagl. Zur Problematik semantischer Rekonstruk- tion in derEtymologie. / Lautgeschichte und Etymologie.VI. Fachtagung der Indogermanischen Ge- sellschaft. Akten. Wien, 24-29 September 1978/ Hrsg. von M.Mayrhofer, M.Peters, O.E. Pfeiffer. Wiesbaden, 1980; I. Nemec. Rekonstrukce lexikalniho vyvoje. Praha, 1980.
23 О.Н. Трубачев. Реконструкция слов и их значений,,, с. 3.
24 Э. Бенвенист. Ук, соч., с. 332 и сл.
25 О.Н. Трубачев. Приемы семантической реконструкции... с. 200.
26 Об этом еще в ранних своих работах писал В.И. Абаев, называя данное явление идеосемантикой'. В.И. Абаев. Язык как идеология и язык как техника: Когда семантика перерастает в идеологию, / Язык и мышление. II. Л., 1934; Он же. Понятие идеосемантики. / Язык и мышление. XI. М., Л., 1948.
огонь’ и топить ‘заливать водой’) . Это дало возможность прояснить механизм семантической деривации, в основе которой лежат прежде всего переосмысления, а не утраты слов .
Эволюция значения слова нecомнeнно cвязана c эволюцией формы, поэтому реконструкция семантики $во многом как бы читается через реконструкцию формы” . Однако характер этой связи не всегда про¬зрачен и предсказуем. О.Н. Трубачеву принадлежит важное наблю¬дение о потенциальной разнонаправленности деривации семан¬тической и словообразовательной , что подтверждает действие так называемого $4-ого закона аналогии”, в свое время сформулированного Е.Куриловичем: старая функция может закрепляться за новой формой, а новая функция - за старой формой . Примером могут послужить отношения слав. *g(rn( и его словообразовательного деминутива *g(rn-bcb: последнее знает в славянских языках только значение ‘горшок’, архаическое, как оказывается, не только для производного слова, но и для производящего *g(rn(, древней форме которого соответствует обновленное значение ‘плавильная печь’ (ср. также рус. лоток ‘мелкое деревянное корытце’ и производное, но семантически более первичное латка ‘глиняная сковорода’, а также - славянские производные от *bog(, *еьПъ) .
Семантические изменения очень индивидуальны и далеко не всегда соответствуют универсальным семантическим категориям (типа развития от конкретного к абстрактному) , каждый конкретный случай требует тщательного анализа. Однако, восстанавливая семан¬тическую эволюцию слова, нельзя не учитывать выявленные наукой некоторые типы семантических связей. Усилия ученых направлены на дальнейшие поиски устойчиво повторяющихся, регулярных связей значений, ибо семантические параллели остаются основным критерием проверки правильности семантического тождества слов, сближаемых на этимологическом уровне35.
Исследования последних десятилетий, несомненно, свидетельству ют о том, что в сфере семантической реконструкции, как и в других областях исторической лексикологии и семантики, утверждаются комплексные методы изучения, использующие различные системные отношения между словами36. Восстановление эволюции значения ономасиологии Й. Шрепфера, представляющий обширный лексический материал Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы. О.Н. Трубачеву принадлежит идея создания семасиологического словаря нового типа, в котором материал был бы расположен не по некой “статичной реальной схеме", а по семантическим моделям типа ‘таять’ - ‘молчать’, ‘дуть’ - ‘говорить’, ‘думать’, размещенным в алфавитном порядке. См.: C.D. Buck. A Dictionary of Selected Synonyms in the Principal Indo-European Languages. A Contribution to the History of Ideas. Chicago, 1949; Worterbuch der vergleichenden Bezeichnungslehre Onomasiologie. Bergtindet und herausgegeben von J. Schropfer. Bd. I. Lief. 1/2, 3/4. Heidelberg, 1979-1981; О.Н. Трубачев. “Молчать" и “таять", О необходимости семасиологического словаря нового типа, / Проблемы индоевропейского языкознания. М., 1964, с.100 и сл.
35 Ряд исследователей в поисках устойчивых семантических связей используют компонентный анализ, полагая, что этот метод позволяет ввести более строгие критерии в практику реконструкции семантической структуры древних языков. См. напр.,: Н.И. Толстой. Из опытов типологического исследования славянского словарного состава, / ВЯ, 1963, No I; 1966, No 2; Он же: Некоторые проблемы сравнительной славянской семасиологии, / Славянское языкознание: VI Международный съезд славистов: Доклады советской делегации, М., 1968.
Новый подход к выявлению устойчивых семантических связей, получивший обоснование в работах Ж.Ж. Варбот и ее учеников, основан на анализе семантических отношений в синонимических этимологических гнездах. Выявленная регулярность семантических изменений в гнездах с этимологическим значением ‘нести’, ‘драть’, ‘плести’ позволила Варбот обосновать возможности реконструкции этимологического гнезда на семантических основаниях, т.е. путем подбора его потенциального лексического наполнения в соответствии с семантическими характеристиками дру¬гого этимологического гнезда, исходная лексема которого находилась в отношениях синонимии с исходной лексемой реконструируемого гнезда. См.: Ж.Ж. Варбот. О возможностях реконструкции этимологического гнезда на семантических основаниях, / Этимология 1984. М., 1986; А.П. Шальтяните. О семантической структуре словооб¬разовательно-этимологических гнезд глаголов с этимологическим значением ’драть’ в русском языке, / Этимология 1986-1987. М., 1989; Она же. Семантика группы словообразовательно-этимологических гнезд в русском языке (на материале гнезд глаголов со значением ’драть, дергать’). Дисс. ... канд. филол. н. М., 1990.
36 См., напр.: В.В. Мартынов. Анализ по семантическим микросистемам и ре¬конструкция праславянской лексики, / Этимология. 1968. М., 1971, с. 11-23, а также отмеченные выше работы Э.Г. Шимчук, Р.М. Цейтлин, И. Немца, В.А. Мер¬куловой.
каждого слова требует учета семантики всего этимологического гнезда (в частности, учета повторяемости значений в рамках данного гнезда), равно как и изучения отношений внутри синонимического ряда, выявления устойчивых семантических моделей. Только опираясь на все эти данные, можно считать реконструкцию мотивационных отношений достаточно убедительной.
* * *
Как уже было отмечено, разыскания в области лексической реконструк¬ции требуют xорошего знания культурно-исторического фона. Именно поэ¬тому первая глава нашего исследования посвящена истории формирования анатомическиx знаний на территории России.
СТАНОВЛЕНИЕ
И РАЗВИТИЕ
АНАТОМИЧЕСКИХ
ЗНАНИЙ В РОССИИ
(ОТ ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН
ДО НАЧАЛА ФОРМИРОВАНИЯ
НАУЧНОЙ АНАТОМИИ)
С


1. Дохристианский период
О
собенности развития анатомической лексики не связаны с изменениями в сфере реалий и определяются в первую оче¬редь сложным и противоречивым процес¬сом познания человека. Неудивительно, что ранние донаучные представления о назна¬чении и функциях органов и частей тела зачастую носили ирреальный харак¬тер, уводя от действительности в сферу сакрального и магического. Устное народное творчество донесло до нашего времени древние политеистические поверья, согласно которым, наслать болезни и невзгоды могли не только ос-новные боги славянского пантеона (Сварог, Перун, Стрибог и др.), но и менее значительные демонические сущности (Злыдни, Упыри, Кикимора и др.), а также ведьмы и колдуны. Отражение языческих представлений о ритуаль¬ных колдовских манипуляцияx соxраняется в легендаx и волшебных сказкаx (например, о Бабе-Яге и Кощее Бессмертном) . Анимизм древнеславянских воззрений на природу, в том числе на человеческое тело, проявляется в сов-ременной фразеологии: до сих пор при описаниях состояния больного часть тела фигурирует как вместилище болезни и даже как причина смерти, ср. сердце болит, мучается желудком, от живота умерЪ9.
Наши далекие предки имели дело с “практической” анатомией, задабри¬вая не только богов, но и свою плоть - съедали, к примеру, сердце врага, веря, что станут сильнее, хитрее, неуязвимее, по той же причине пили из
черепов. По данным истории и археологии, “кровавые” жертвы, в том числе человеческие, были обычным явлением у славян-язычников. Так, во время раскопок древних могильников среднеднепровского региона было обнару¬жено заxоронение многочисленных черепов младенцев, предположительно, принесенных в жертву главному женскому божеству - Мокоши40. О челове-ческих жертвоприношениях язычников упоминается в “Повести временных лет”: Посемь же дьявол в большее прельщенье вверже человеки и начаша кумиры творити [...] И кланяxуся им и nривожаxу сыны своя и дъщери и закалаху пред ними и бе вся земля осквернена.41 Здесь же описано ритуальное убийство, датированное 983 (6491) г., т.е. накануне христианизации Руси: по велению князя Владимира в жертву языческим богам были принесены двое христиан-варягов42. Распространение и укоренение христианства отменило “официальные” человеческие жертвоприношения, однако ритуальные убийс-тва животных сохранялись на территории России вплоть до конца XIX в. Так, по данным Г.Г. Шаповаловой, в Новгородской губ. до 1895 г. в первое воскре-сенье после Петрова дня прямо у церкви устраивалось культовое убийство до 30 голов скота. Задние части отдавались церковному причту, а остальное жертвенное мясо освящалось и поедалось во время общего пиршества43. От-голоски таких ритуалов сохраняются в сказках и обрядовых песнях. Приве¬дем текст одной из них: За рекою за быстрою/ Леса стоят дремучие,/ Огни горят великие,/Скамьи стоят дубовые,/На тех скамьях добры молодцы [...] В середине их старик сидит,/ Точит свой булатный нож./Котел кипит го¬рючий,/ Возле котла козел стоит,/Хотят козла зарезати...44 Песня почти слово в слово повторяет текст из известной сказки “О сестрице Аленушке и братце Иванушке”, в которой превратившегося в козленка Иванушку собира¬ются зарезать, т.е., по-видимому, принести в жертву.
Предполагается, что на многие части тела человека были перенесены наименования соответствующих органов животных. В частности, это под-тверждается совпадением основных названий частей тела всех млекопитаю-щих.45 Отождествлением органов животных с соответствующими органами
человека может объясняться и распространенная в древности практика “из-лечения” в виде ритуальные манипуляций с внутренностями животные. На территории России пережитки подобные действий отмечались еще в конце XIX века. Так, в некоторые районаx Сибири непременным атрибутом при заговораx зубной боли была конская голова, при лечении отека глотки ис-пользовалась челюсть свиньи, на язвы “мокрого волоса” прикладывались ку-риные потроxа или внутренности разорванного щенка. По внутренностям животные и птиц, по выступу на бараньей лопатке гадали, предсказывали судьбу. У восточные славян большой популярностью пользовались амулеты из зубов, когтей, позвонков, мелких косточек животные (зайцев, бобров и др.).
Ритуальные и культовые отправления древнего человека, несомненно, способствовали накоплению разрозненные “анатомических” знаний, в том числе о внутреннем строении организма, однако, они не могли дать правиль-ные представлений о взаимосвязи, назначении и функционировании органов. Формированию определенные знаний о строении тела и отдельные органов способствовала хозяйственная деятельность человека, прежде всего - приго-товление пищи. Ассортимент мясных блюд в глубокую старину был доволь¬но разнообразен. По данным истории и археологии, в пищу употреблялись воробьи, голуби, белки, сурки, хомяки, суслики. Регулярному употреблению мяса способствовало разведение домашних животные - разделка туш, кули-нарная обработка внутренностей были обыганым делом.
Приобретение знаний о строении костяка, а также внутренних органов животных связано и с развитием ремесел. У восточные славян большой по-пулярностью пользовались поделки, украшения из кости: из берцовых костей делались сопели (флейты), пяточные кости мелких животных использовались как игральные. Из обработанных желудков, пузырей, кишок домашнего скота изготавляли бубны, волынки, музыкальные и шерстобитные струны, кошель¬ки для денег. Выделанная брюшина и пузыри крупных животных вставля¬лись в окна вместо стекол. В период натурального хозяйства применение в быту и промыслах находили также физиологические жидкости и выделения животных: моча и кал использовались для получения селитры, бычью желчь
и кровь добавляли в строительную известь. Желчь волчья, медвежья, щучья высоко ценилась у живописцев как растворитель красок.
Aнатомические представления из области зоологии составляли лишь одну из ступеней познания живого организма. Повседневная жизнь челове¬ка - рождение и смерть, труд и питание, сон и болезни - поставляла материал для непосредственного наблюдения за собственным телом. Не последнюю роль в процессе познания человеческого организма играли акты погребения. По данным археологии, в эпоху обособления праславян из общего индоев-ропейского массива древний обряд трупоположения (ингумации) стал пос-тепенно вытесняться кремацией покойников на ритуальном костре (краде). Когда костер прогорал, останки извлекались из кострища и временно пере-носились в сторону. При этом могло происходить неполное сгорание трупа: кости, некоторые органы становились объектом невольного наблюдения. По свидетельству арабских путешественников-очевидцев, покойник какое-то время до сожжения мог пребывать среди живых. Вероятно, это позволяло наблюдать некоторые посмертные изменения в трупе.
У восточных славян трупосожжение, сосуществуя в той или иной мере с ингумацией, сохранялось в течение двадцати семи столетий - вплоть до эпохи Владимира Мономаха. Со временем прах сожженного стали хоронить в ур-нах-горшках. На месте захоронения часто ставили ритуальный сруб-домови-ну, иногда насыпали курган. Вот как описан обряд погребения в “Повести временных лет”: Иаще къто умьряше - творяху тризну надъ нимь. Ипосемь сътворяху краду велику и възложаxу на краду мьртвьца и съжьжаxу и. По-семь, събравъше кости, възложаxу въ судину малу и поставляxу на стълпе на путьxъ.53 Археологические и этнографические исследования XIX-XX вв.
позволяют утверждать, что в ряде российских регионов пережитки древне¬го обряда трупосожжения соxранялись до к. XIX в.: в деревняx Тульской и Калужской губерний на xристианскиx могилаx после поxорон разводили ог-ромный костер. Обычай ставить над могилой арxаичный сруб-домовину (на-званную летописцем Нестором столпом) дожил до начала XX в.
Определенную информацию о строении человеческого тела привносили ранения, полученные в бояx. Однако основное значение для познаний в об-ласти анатомии имели преднамеренные вскрытия. Aрxеологические данные позволяют предполагать, что днепровские славяне были знакомы с черепны¬ми операциями: в материале, относящимся к IX-XI вв., были обнаружены черепа со следами трепанации, произведенной с помощью инструментов. Кроме того, известно, что в некоторых восточнославянских племенах иногда практиковалась консервация трупов, сопровождавшаяся изъятием у покойни-ка полостных органов и заменой их бальзамирующими травами и маслами. Подобные операции предполагали хорошую осведомленность исполнителя о внешнем виде и расположении внутренних органов, хотя и не позволяли проникнуть в тайны их физиологии. Занимались вскрытиями, по всей види-мости, жрецы-волхвы - особая каста, сложившаяся в славянских племенных образованиях уже к VI-IV вв. до н.э.
Историки медицины полагают, что знания восточнославянских волхвов можно рассматривать как культурное наследие древнего конгломерата пле-мен, условно называемого Скифией (I тыс. до н.э.) . В общественной ие¬рархии восточных славян, согласно историко-археологическим данным,
волхвы занимали одну из самых высоких ступеней. В частности, об этом свидетельствуют записки арабских путешественников, посетивших земли волжских булгар, хазар и русов в первой половине X в., ср. отрывок из “Кни¬ги драгоценных сокровищ” Ахмеда Ибн-Даста, написанной около 30-х годов X в.: Есть у них [русов] знахари, из коих иные повелевают царю, как будто они начальники их. Случается, что приказывают они приносить жертву творцу их, что ни вздумается им: женщин, мужчин и лошадей, а уж ког¬да приказывают знахари, не исполнить приказания нельзя никоим образом. Наряду с языческими ритуальными отправлениями и жертвоприношениями в обязанности восточнославянскиx волxвов вxодило целительство в виде ма-гических манипуляций (в том числе с внутренностями животные и человека) и заговоров, а также - лечение травами и другими народными средствами. Так, целебным действием широкого спектра наделялись панты оленя, когти и зубы хищников (особенно медведя), некоторые внутренности животных и рыб. Например, для лечения “куриной слепоты” долгое время использовали сырую говяжью печень с медом (что вполне логично с точки зрения совре¬менной медицины, поскольку печень богата витамином A).
Многочисленные упоминания о волхваx-кудесникаx сохранили летописи и устное народное творчество (ср. сказания о Гостомысле и Вещем Олеге, былины об Илье Муромце). Их авторитет был настолько велик, что даже пос¬ле утверждения христианства к их услугам вплоть до XVII в. прибегали не только простые люди, но и аристократические слои общества. Впоследс¬твии тайные знания волхвов переняли деревенские колдуны и бабки-знахар¬ки, благодаря которым многие средства народной медицины, а также тексты заговоров-заклинаний дошли до наших дней.
2. Христианский период
2.1. Данные летописей и других древнерусских памятников
Л
етописание, неразрывно связанное с хрис¬тианизацией Руси, стало поворотным мо¬ментом для ее историографии, в том числе - для истории культуры и науки. Анализ летописей и других древнерусских памятников, содержащих довольно подробные описания болезней, а зачас¬тую и способов их лечения, позволяет составить определенное представление о состоянии меди-ко-анатомических знаний в средневековой Руси.
Часто в летописях приводится столь полная симптоматика с указанием на характерные изменения различных частей тела, что диагностика заболева¬ния не составляет для современных специалистов особого труда. Вот, напри¬мер, как описана смертельная болезнь (предположительно, рак губы) князя Владимира Волынского в Ипатьевской летописи (1289 г.): Нача емоу гнити исподнаго оуоустна первого лета мало на другое и на третьее болма нача гнити и еще же емоу не вельми болноу но ходашь и ездашеть на коне [...] Исходящоу же четвертомоу летоу и наставши зиме и нача болми немочи и впада емоу все мясо с бороды и зоуби исподний выгниша вси и челюсть бородная перегни се же бы вторы Иев [...] Илеже потом вон не вылазя но болми нача изнемогати и впада емоу мясо все с бороды и кость бородная перегнила бяше и бы видити гортань и не вокоуша по семь недель ничего же разве одиное воды и то же по скоудоу [...] и тако преставися благоверный холюбивый великий князь Володимер он Василков вноук Романов...61
В “Сказании” Авраамия Палицына, посвященном осаде Троицкой лавры, приведено подробное описание цинги: Тесноты боради и недостатков сиа случаются, наипаче же от вод скверных, не имущих теплых зелий и корений
ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908, с. 914-918. 
[...]распухневаху от ног даже и до главы; и зубы тем исторгахуся и смрад зловонен изо устну исхождаше; руце же и нозе корчахуся, жилам сводимым внутрь... (1620 г.)
Содержатся в летописях многочисленные упоминания об эпидемиях, именуемых мором, моровым поветрием, повальными или прилипчивыми болезнями. С XI по XVII вв. летописи отмечают более 50 моров, которые вызвали гибель огромного количества людей. Особенно опустошительными стали эпидемии чумы (черной смерти) в XIV в. Из всего Смоленска к кон¬цу мора осталось в живых двенадцать человек. Целиком вымерли Белоозеро и город Глухов. Жителям Новгорода два года повальных болезней принес¬ли страшный голод, во время которого, по свидетельству летописца, люди резали своего брата и едали его. Проявления моровых болезней описаны в летописяx достаточно подробно, при этом упоминается состояние многих органов и частей тела. В качестве иллюстрации приведем два фрагмента из Никоновской летописи, описывающих эпидемию чумы 1363г.
В отрывке, посвященном черной смерти в Новгороде, отмечено легочное кровотечение, а также наиболее характерный признак бубонной чумы - бо-лезненное воспаление лимфатических узлов (желез): Бысть моръ великъ в Новеграде в нижнем и на всемъ уезде его [...] хракаху людие кровию а инии железою болезноваxу день единъ или два, или три [...] и тако умираху [...] и неуспеваху живыя мертвыхъ погребати, умираху бо на день по пятидесятъ, и по сту человекъ, и болше.
Еще более подробно описание эпидемии в Переяславле, содержащее указа-ние на две основных формы чумы - легочную (1) и бубонную (2): (1) Того же лета моръ бысть в Переславле [...] преже яко рогатиною ударитъ за лопат¬ку или подгруди противу сердца, или межу крылъ, и тако разболевся человекъ начнетъ кровию хракать [...] и тако умираху. (2) A еже железою боляху, не единако, иному убо на шии, иному же на стегне, иному же под пазуxою, иному же подъ скулою, иномужъ за лопаткою, и умираху на день человековъ иногда по седмидесятъ, а иногда по сту, а иногда по полуторуста .
Вспышки чумы и холеры, носившие эпидимический, а иногда и панде-мический характер были огромной проблемой средневековой Руси (как и других европейских стран). Массовая смертность от эпидемических заболе-ваний (до 98%) и неумение бороться с ними породили множество наивных 
объяснений и способов лечения. Долгое время сохранялось представление о том, что моровые поветрия насылаются злыми ветрами (отсюда название по¬ветрие), возникающими в результате божьего гнева или изменения положе¬ния звезд. Основными народными средствами борьбы с мором были вымо¬раживание и окуривание дымом . Изолировать больных во время эпидемий начали лишь в XV-XVI вв.. Так, летописи сообщают, что в 1521 г. псковский князь Михайло Кислица велел улицу Петровскую запереть с обою концов, а пытавшихся прорваться из зараженного района - сжигать заживо . Кормили зачумленных с улицы через ворота. Если эпидемия охватывала весь город, на ведущих к нему дорогах, согласно царским указам, устраивали заставы. Зараженные предметы на таких заставах сжигали на кострах (вопреки старой традиции отдавать вещи покойника нищим), а деньги промывали в уксусе. Чтобы предотвратить распространение заразы, умерших стали хоронить не на городских кладбищах, а прямо во дворах, в которых кто умрет, а впос¬ледствии - за чертой города, вдали от жилых мест и питьевых источников. Для погребения трупов царс¬ким повелением стали назна¬чать специальные похоронные бригады подобно тому, как это уже делалось в Европе .
Развитие и совершенствова¬ние методов лечения, а также анатомических знаний было связано с постепенным фор¬мированием сословия врачей, лечивших за деньги и переда¬вавших секреты врачевания по наследству, от отца к сыну. Первые письменные упоминания о древнерусских лечцаx, восходят к XI веку. В “Русской правде” - древнейшем из дошедших до нас сводов русских законов, составленном при Ярославе Мудром - содержат¬ся краткие положения, касающиеся оплаты их труда: если человек получил увечье в драке, то обидчику вменялось выплатить 3 гривны пострадавшему и 
лечебное вознаграждение любому, кто возьмется лечить рану. В “Изборнике Святослава” (XI в.) есть прямое указание на существование в Древней Руси хирургической помощи: согласно этому памятнику, врач-резалник умел при¬жигать раны, бороться с нагноением и даже ампутировать конечности (делать орезаниеудное). По данным летописей, xирургическую операцию по удалению опуxоли (желве) перенес и сам Святослав, однако операция оказалась безус¬пешной: преставися Святославъ от резанья желве68. Древнерусским лекарям приходилось сталкиваться с самыми различными болезнями, требовавшими хирургического вмешательства. Среди прочих историки медицины называют расшибение с коней, хапление (растерзание) зверем, убиение скотом, ожары (ожоги), камчюг (мочепузырные камни), пузырь, mmy (ГРЫЖУ), томление же¬нок при родах, болезни зубом и скороньи (челюстей) и др.
В летописяx и других памятникаx широко представлены древнерусские методы лечения: отмечено, например, что при ногтоеде держали больной палец в горячей воде; после нагноения прикладывали печеный лук или соль с черным хлебом; при вывихах использовали пластырь из уксуса, золы и от-рубей, а также мальхан (мазь) из медвежьего сала, масла, квасцов и яичного желтка; свежие раны сначала промывали разогретым квасом, а потом так¬же накладывали мальхан.10 В “Повести временных лет” содержится первое письменное упоминание о русской паровой бане, занимавшей видное место в практике врачевания: в ней лечили простуду, болезни суставов, делали кро-вопускания и “накладывали горшки”, т.е. вправляли грыжу.
История донесла до нас некоторые имена древнерусских врачей, в чис¬ле которых в первую очередь следует назвать Иоанна Смера, придворного лекаря князя Владимира Святого (Крестителя). В 987-990 гг. он, по пове¬лению Владимира, побывал в Панонии, Сербии, Булгарии, Византийской империи, Египте. Известно, что, будучи половчанином (половцем), Смер был язычником, а христианство принял лишь во время поездки в Египет, следовательно, до этого у него вряд ли была возможность познакомиться с системными достижениями европейской и восточной медицины. Можно, однако, допустить, что лекарским премудростям Смера обучил кто-то из врачей-иноземцев, издавна практиковавших при княжеских дворах. Так, ле- 
тописи XI-XII вв. сохранили упомина¬ния о неком лечце-армянине, удостоен¬ном приглашения к князьям Всеволоду Ярославовичу и Владимиру Мономаху, т.к. был он зело хитрым во врачевании, яко прежде не было таково. Также за¬воевал славу зело искусного во врачева¬нии придворный лекарь черниговского князя Святослава Давыдовича (Свя¬тоши Черниговского) Петр Сириянин (т.е. сириец). В памятниках говорится об огромной преданности Сириянина князю: когда Святослав Давыдович ушел в монастырь, Петр часто навещал его, давал советы и предлагал лечение.
Когда же Святослав серьезно заболел и сообщил, что через три месяца поки¬нет этот мир, Петр сильно опечалился
и, желая спасти князя, попросил его: Повеждь мне, рабу своему, язву смер¬тную, да ще аз тя не изоврачюю, да будетъ глава моа за главу твою и душа моа за душу твою. Однако Святослав, полагавший, что главным лекарством должна быть святая молитва, отказался от помощи. Тогда Петр решил уме¬реть вместо него: лег в гроб, который приготовил себе бывший князь и умер на третий день, а Святослав прожил в монастыре еще 30 лет.
Иноземные врачи были и при дворе Василия III. Один из них, Николай Булев, считается переводчиком с немецкого на русский первой медицинской энциклопедии - “Вертограда” 1534 г. Булев был родом из богатого немец¬кого города Любека, поэтому получил прозвище Любчанин. Известно, что он окончил университет в Падуе, был профессором медицины и астрологии. Вторым придворным лекарем Василия III был Феофил, тоже из Любека. Его хорошо знали в придворных кругах германских государств. Согласно памят-никам, оба придворных врача пользовались большим признанием и уваже-нием, царь старался постоянно держать их при себе и не позволил вернуться в Германию. Однако, ни один из них не сумел вылечить царя, когда тот се¬рьезно заболел. Судя по подробному описанию недуга в летописи, Василия III мучал гнойный артрит, который придворные врачи пытались лечить при- 
парками и промываниями, облегчая тем самым лишь внешние проявления болезни. Вот как описан последний диалог царя с Николаем Булевым: “Бра¬те Миколае! виделъ еси мое великое жалованье к собе; мощно ли тобе что сотворити, масть или иное что, чтобы облегчение болезни моей?” Миколай же отвеща великому князю: “виделъ есми, государь, к собе твое государево жалованье великое: аще бы мочно, тело бы своераздробилъ тобя ради госу-даря, но моя мысль не иметъ опричь Божией помощи”. Князь же велики от- вратися и нача говорити детемь боярскимъ и стряпчимъ своимь: “братие! гораздо Миколай надо мною позналъ мою болезнь, нечто непособная”.
Особое значение для развития и распространения медико-анатомическиx знаний на Руси имело появление монастырской медицины. Первый монастыр-ский приют, устроенный при Киево-Печерской лавре, начал принимать боль-ных в XI столетии. Подробные сведения о больнице, монастыре и его оби-тателях отражены в Киево-Печерском патерике XII века. В нем, в частности, рассказывается о том, что один из основателей и первый настоятель лавры Ан-тоний Печерский (983-1073) вернулся в Киев после длительного пребывания на Афоне, являвшемся центром православного монашества. Там Антоний - пречудный лечец - получил хорошее врачебное образование, а также лечебную практику, занимаясь целительством еще до прибытия в Киев. Он сам ухаживал за больными, лично приготавливал снадобья и его пациенты умирали редко. Подробнее описана деятельность одного из воспитанников Антония, монас¬тырского лечца по имени Агапит (ум. 1095), завоевавшего всенародное уваже¬ние киевлян благодаря безмездной (бесплатной) врачебной помощи: слышанно бысть о немь в граде, яко некто в монастыре лечець, и мнози болящий при- хождаху к нему, и здрава бываху74. Однажды тяжелобольной Владимир Моно¬мах пригласил к себе Агапита, но тот отказался покинуть обитель и прислал владыке свое зелье. Снадобье быстро помогло, и вылечившийся князь отослал в монастырь богатые дары. Однако лекарь не принял подношений, посовето¬вав отдать княжеские подарки бедным мирянам.
Наряду с реалистичными способами лечения в Патерике приводятся слу-чаи чудесного исцеления человека святой водой или силой молитвы, дабы подчеркнуть праведность деятельности монахов в отличие от поганых волхвов и их последователей, все еще популярных среди мирского населения Руси .
Так, летописец рассказывает об одном прокаженном, который от волъхвовъ и от врачевь лечимъ бываше и отъ поганыхъ человекъ искааше помощи и не полоучи. Тогда прокаженный пришел к преподобному Алимпию, известному иконописцу, и тот, взяв кисть и краски, замазал ими гнойные струпья. Затем Алимпий привел больного в церковь, где после святого причастия повелел ему умыться святою водою и тоу абие спадоша емоу строупие и исцеле76
Подобные “фантастические” истории являются косвенным доказатель-ством конкуренции между светской и монастырской медициной, ничуть не умаляя заслуг последней. Служители лавры считали заботу о больных сво¬им долгом, исполняя его с большим усердием. Отдельные кельи предназна¬чались для тяжелобольных, за которыми братья ухаживали круглосуточно. Люди, страдавшие заразными, кожными и психическими заболеваниями, неизменно получали здесь лечение и надежду на исцеление. Медицинская помощь оказывалась населению и в других древнерусских монастырях: в Новгороде, Чернигове, Суздале, Переяславле и др. Вследствие отрешеннос¬ти от всего, что касалось собственной личности, представители монастырс¬кой медицины пользовались огромным уважением в народе. Многих из них после смерти объявили святыми.
Судя по данным памятников, врачеванием на Руси занимались как муж-чины, так и женщины. Одно из немногих дошедших до нас женских имен - Евпраксия Мстиславовна (ок. 1108-ок. 1180 гг.), дочь князя Мстислава Вла-димировича и внучка Владимира Мономаха, получившая в народе прозви¬ще Добродея.71 В числе других известных женщин-лекариц в памятниках гиню Софию Палеолог из-за того, что к ней “приходиша бабы с зелием”. Обыскав “тех баб лихих”, князь велел их казнить. В нач. XVI в. в волховстве подозревали даже жену Василия III великую княгиню Соломониду (Соломонию), которую за это принудительно постригли в монахини. В 1607 г. сожгли “старицу Алену”, которая созналась, что “портила людей и учила ведовству”. В 1674 г. опять сожгли женщину Федосью, как оказалось, невинно оговоренную в порче, см.: Повесть временных лет, М. - Л.,1950, с. 120; ПСРЛ. Т. 6. СПб., 1853, с. 279; С.М. Соловьев. История России с древнейших времен. Т. III. 1893, с. 756.
76 Патерик Киевского Печерского монастыря, там же.
77 Еще молодой девушкой, живя в Киеве, Евпраксия лечила различные болезни снадо-бьями собственного изготовления, за что получила в народе прозвище Добродея. Выданная в 1122 г. замуж за сына византийского императора Алексея Комнена, при короновании она получила греческое имя Зоя. Изучив греческий язык и перечитав сочинения Галена, Гиппок-рата, Семеона Сифа и др., Зоя сама написала руководство по медицине “Мази” (“Алимма”). Единственный уцелевший экземпляр ее сочинения хранился во Флоренции, в библиотеке Лоренцо Медичи. В конце XIX в. российскому историку Х.М. Лопареву удалось приобрести копию трактата, изучив которую, он высказал предположение, что рукопись написана в 30-х годах XII в., а ее автором могла быть легендарная Добродея. См.: Х.М. Лопарев. Брак Мстис- лавны 1122 г. и ее греческое руководство по гигиене /Византийский временник. 1902. Т. IX, с. 418-445. 
отмечены: дочь черниговского
князя преподобная Ефросинья Суздальская (1212-1250, “Житие Ефросиньи Суздальской”, XVI в.), крестьянская девушка Феврония (“Повесть о Петре и Февронии Му¬ромских”, XV в.), прославленная новгородская лекарица Натальица Клементьевская (“Лавочная книга Новгорода Великого”, XVI в.). Жен¬щины профессионально ухаживали за лежачими больными, изготав-ливали лекарства из трав, умели делать массаж, вправлять вывихи,
занимались родовспоможением.
Активизация деятельности древ¬нерусских лечцов (в особенности резалников) - как светских, так и монастырских - способствовала развитию анатомических знаний, однако представления о назначении и физиологии многих органов еще дол¬гое время оставались наивными и умозрительными.
2.2. Переводная специальная литература
C принятием христианства и развитием письменности в Киевскую Русь стала проникать переводная литература, в том числе сочинения, в которых ставились вопросы мироздания, соотношения души и тела. Из ранних памятников в этом плане интересны так называемые “Шестодневы”, т.е. рассказы о шести днях “творения мира”. В Древней Руси большое распространение получил “Шестоднев”, составленный выдающимся славянским просветителем X в. Иоанном экзархом Болгарским .
Несмотря на то, что это сугубо богословский труд, основной пафос которого - восхваление бога-творца, “Шестоднев“ дает разнообразные 
сведения из области естествознания, в том числе - о происхождении и строении человека. Анатомо-биологические взгляды автора соот¬ветствуют христианской концепции мироздания, согласно которой окружающий человека мир разделяется на небесное (божественное) и земное, духовное и телесное. Поскольку божественная сущность в человеке - душа, Иоанна Болгарского интересуют в первую очередь честный (высокие) органы и части тела, связанные с духовной жизнью человека: голова, мозг и сердце. Эти части тела удостоены довольно подробного описания, разумеется, в соответствии со взглядами того времени. Например, о сердце - князе и владыке - говорится, что оно занимает центральное место в грудной клетке, однако преклоняется несколько на левую сторону. Ассиметрическое положение сердца, по “Шестодневу”, обусловлено законами физического равновесия: левая сторона организма уравновешивается сердцем, а правая - печенью. Устойчивость самого сердца обеспечивается легкими, которые, обнимая, поддерживают его. Переходя к внутреннему строению сердца, “Шестоднев” подробно останавливается на его полостях - чревесах, но насчитывает их только три. Сердце, как и легкое, богато снабжено кровью, причем кровь находится как в полостях сердца, так и в его тканях: Иматъ же и сердце кровь и в себе точию и на утроба иматъ.79 Сердечная ткань отличается большой плотностью, состоит из разнообразных тяжей - тиньмъ. Эта особенность сердечной ткани сопоставляется с сокращениями, от которых зависит биение сердца: Иматъ родомъ жестоку плоть, тиньми многообразными слеже се, ти сего чеща тпание его яве назнаменуетъ.80 Из органов пищеварительной системы Иоанн Болгарский очень схематично описывает пищевод, желудок и печень. Мочеполовая система, мышцы, связки и даже конечности не упоминаются.
Более детально работа пищеварительного тракта описана в “Шестодневе” Георгия Пизиды, переведенном на церковнославянский в 1385 г.. Пизида отмечает, что процессы пищеварения и продвижения пищи по кишечнику обусловлены питательными силами, способствую-  
щими истлению пищи и тем самым порождающими теплоту. Они же превращают пищу в кровь, регулируют сокращение желудка и кишок. Конечно, анатомия и физиология “Шестодневов” еще крайне ограничены, однако, нельзя не признать, что в результате ознакомления с подобными книгами древнерусский читатель получал важную информацию, часто близкую к истине. “Шестодневы” были чрезвычайно популярны на Руси, их использовали при обучении в школах. Текст “Шестоднева” Пизиды при Иване Грозном вошел в состав известного Макарьевского свода “Четьих миней”.
Однако, становление системных анатомо-медицинских пред¬ставлений происходило в Русском государстве крайне медленно. Труды основоположников научной медицины и анатомии, проникавшие с опозданием в несколько столетий, были известны в узких кругах образованных людей, чаще всего - духовенства. Так, в сер. 15 в. игу¬меном Белозерского монастыря Кириллом для нужд обители был составлен трактат “Галиново на Ипократа”, в основу которого были положены анатомические взгляды Галена, обобщившего в своем учении представления античной медицины. В классическом трактате “О частях человеческого тела” (нач. 1 тыс.) Гален дал первое целостное анатомо-физиологическое описание организма человека. Применение секций на трупах людей и животных позволило Галену тщательно изучить строение не только всех крупных, но и многих мелких органов: в трактате дается подробное описание сосудов, сухожилий, нервных каналов.
Физиология Галена в отличие от его анатомии достаточно умо¬зрительна и повторяет многие заблуждения древнегреческих врачей. Так, например, Гален, как и древние, считал, что артерии наполнены воздухом (артерия от греч. ~ац'р ‘воздух’ + тц'рос; ‘хранящий, берегущий’ ) и кровь разносится по организму только венами. И все же ему принадлежит ряд важных догадок и откровений в этой области. Именно Гален первым высказал мысль о том, что мозг, а не сердце (как думал Аристотель) является центром чувственности. Мозг, сердце и печень он считал наиболее важными органами - “жизненным
треугольником”: мозг “руководит” мыслями и чувствами, сердце - системой артерий, а печень - системой вен. Учение Галена оказало огромное влияние на развитие естествознания в Европе вплоть до 15—16 вв. В России трактат “Галиново на Ипократа” в течение двух столетий оставался единственной книгой, специально посвященной вопросам анатомии и медицины.
Определенное значение для становления естественно-научных знаний в 16-17 вв. имела так называемая “псевдоаристотелева” литература. В соответствии с научными традициями Ренессанса сочинения такого рода представляли собой энциклопедические сводки знаний из области космографии, биологии, медицины, экономики и т.д. Поскольку подобные книги предназначались для просвещения читателя, повествование нередко строилось в форме вопросника, диалога ученика и учителя. Ответы на вопросы очень часто выходили за рамки христианских догматов, поэтому неудивительно, что в России псевдоаристотелевы книги долгое время находились под запретом церкви.84
К числу подобных сочинений относятся “Проблемата Аристотеля”, содержащие интересную информацию из области анатомии и физио¬логии. В соответствующих разделах приводится описание наружных покровов, внешних частей тела и внутренностей человека, говорится о работе различных органов, т.е. об их функциях. Например, объясняется, что мышцы обеспечивают подвижность тела. На вопрос о назначении легкого следует ответ: Тои удъ есть ветровъ или духовъ, иже легкое влечетъ вь себе и изъ себе выдыхаетъ... Тело легкаго есть бело и редко и яко губа дирковато того ради, дабы тамо боле ветра могло в себе сохранити85. Такое объяснение свидетельствует о значительном прогрессе в области физиологического знания: по античным пред¬ставлениям, сохранявшимся еще в раннее средневековье, легкие считались “холодным” органом, основное назначение которого заклю¬чалось в охлаждении “горячего” сердца86.
В “Проблематах” приводятся сведения о кровеносной системе, пищеварительном тракте, мочевыводящих путях и даже - из области
эмбриологии. Много места уделено устройству и функционированию органов чувств. Зрение {видение), которое указует нам разность велию в вещах, считается чювьством первым. В основе его лежит сила зрака, проводником которой служат неким жилы ... при мозге въ челе. Отмечается, что глубокие, или впалые очи видят острее, чем “выпуклые ”, ибо в них лучи света “купно” входят . Из этого следует, что автор был знаком с механизмом аккомодации глаза. Таким образом, в “Проблематах” представлена вполне реалистическая картина строения и функционирования организма. Простота изложения облегчала читателю восприятие новой информации.
Огромной популярностью в России XV—XVIII вв. пользовались перевод-ные лечебники, травники (зельники) и “вертограды”, содержавшие богатую информацию о симптомаx и причинаx различных заболеваний, а также о ле-чебных средствах. Специальные сведения по анатомии в лечебники, как правило, не включались, однако в некоторых из них описывались лечебные эксперименты на животных с последующим вскрытием. Так, в “Прохладном Вертограде”, переведенном с немецкого Николаем Булевым в 1534 г. описан следующий опыт: чтобы проверить, какое действие оказывает на селезенку кора ясеня, поросенка 9 дней подряд кормили соответствующим снадобьем. Вскрытие показало, что “селезень истребленъ, а собою вельми мелокъ“88. В некоторых врачебниках давалось описание хирургических операций.
***
По свидетельству историков медицины, именно благодаря переводной литературе традиционные знания восточных славян, унаследованные от волхвов, стали пополняться достижениями европейской и восточной науки. В России постепенно складывалось примирительное отношение к хирургии и вскрытию трупов , а широкое распространение травников и лечебников способствовало развитию домашней медицины “в отсутствие врача” .


















2.3. Начало становления научной анатомии
Становление анатомии как науки в России было непосредственно связано с по-явлением государственной медицины. Первая попытка возложить часть забо¬ты о здоровье населения на государство была предпринята в 50-х годах XVI в., в царствование Ивана Грозного. Известно, что вопросами призрения больных и сирых занимался так наз. Стоглавый собор (1551 г.), принявший решение о создании приютов: Да повелит благочестивый царь всех прокаженных и пре- старевшихся описати по всем градам, опроче здравых строев, да в коем ждо граде устроити богадельни мужскии и женский, и тех прокаженных и пре- старевшихся не могущих нигде же главы подклонити устроити в богадельнях пищею и одежею [...] да приставити к ним здравых строев и баб стряпчих, сколько пригоже будет посмотря по людям [...] чтобы жили в чистоте и в покаянии и во всяком благодарении.91 B это же время, согласно царскому спис¬ку нужных людей, из Европы в Москву начали переселяться иноземные врачи, аптекари и хирурги. В 1581 г. на территории Кремля была открыта первая рос-сийская аптека, в которой работали выходцы из Англии, Германии, Голландии. Первые лекарства были завезены из Англии, позже аптека стала снабжаться как иностранными средствами, так и лекарствами из различных регионов России. Лекарственные растения стали разводить в аптекарских садах и огородах.
Стоглав / Российское законодательство X—XX веков. М., 1984 г. Т. 2, с. 241^39. 
В 1620 г. в Москве для обслуживания царского двора был создан Апте-карский приказ. С 1670 г. ему было разрешено отпускать лекарства больным боярам и стрельцам, а также предписано прилагать старание о всеобщем здравии сограждан и о воспрепятствовании распространению прилипчивых болезней. В ведении Приказа наxодились представители всеx медицинских профессий: доктора, лекари, аптекари, окулисты, алхимисты, костоправы и др. Высшее место в иерархии занимали доктора, которые лечили внутрен¬ние болезни; за ними следовали лекари, они занимались в основном хирур¬гией и лечением наружных болезней. Далее шли аптекари и другие специа¬листы. Доктора были в основном иностранцми, получившими высшее меди¬цинское образование в университетах Европы (в России до начала XVIII в. такой возможности не было). Среди лекарей было больше русских, которые могли обучаться в Лекарской школе, открывшейся в Москве при Аптекарс¬ком приказе в 1654 г. Создание школы было связано с потребностью в полко¬вых врачах и необходимостью борьбы с эпидемиями. Учебными пособиями служили травники, лечебники и многочисленные дохтурские сказки - исто¬рии болезни.
В середине XVII в. в русской армии появляются костоправы, часто в про-шлом молодые стрельцы, умевшие вымать пульки и осколки пушечных ядер, а также - оттирать (ампутировать) конечности. Во время операции боль¬ного усыпляли с помощью мандрагоры, мака или вина. Раны обрабатывали березовой водой, вином или золой, зашивали растительными волокнами. Со временем научились делать тонкие нити из кишок животных. Однако, хи¬рургия развивалась в России медленно, поскольку из-за церковных запретов не было преподавания практической анатомии. Даже в медицинской школе скелет изучали, как правило, тайком, на дому у педагога. Предположительно, именно для нужд развития хирургии в сер. XVII в. царь Алексей Михайлович заказывает Епифанию Славинецкому перевод трактата Везалия “О строе¬нии человеческого тела” (1543 г.) - основного на то время пособия по анато¬мии человека. К сожалению, рукопись перевода Славинецкого, выполненная в единственном экземпляре, была утеряна и не дошла до нас. Курс лекций по анатомии с препарированием трупов был введен лишь в 1699 г. Петром I 
£ЛА_ BOtA £ОДГ£ЗКК ЖКЛНйМ KfOBLTlXipa 'MfiojKt здгкtpnr'L па~нртлнп
Схема размещения на обнаженной человеческой фи-гуре точек лечебных кровопусканий по списку 17-18 веков (Н.А. Богоявленский. Древнерусское врачева¬ние в 11-17 вв. М., 1960, с. 67).
после его возвращения из заграничного путешествия, во время которого царь посещал анатомические театры и медицинские кафедры университетов.
Именно с петровской эпоxой связано становление анатомии как науч¬ной дисциплины. В это время на службу приглашаются известные анатомы из-за границы, открываются новые медицинские школы, ор¬ганизуются публичные лекции по анатомии. Сам Петр покупает для Кунсткамеры анатомическую коллекцию Ф.Рюйша. Таким образом, население столиц получает возможность непосредственно наблю¬дать внутреннее устройство организма. Об этом свидетельствует Б. Куракин в своем дневнике: Видел у доктора анатомии кости, жилы, мозг человеческий, тела младенческие, и как начинается во чреве и родится,

_________________
С уважением
Параков Игорь Иванович !
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение Посетить сайт автора
Usin



Репутация: +2    

Зарегистрирован: 25.11.2012
Сообщения: 2285
Откуда: Ижевск

СообщениеДобавлено: Вс Янв 29, 2017 10:56 am    Заголовок сообщения: Ответить с цитатой

КНИГА, КНИЖКА. ЛИСТАНЬЯ
B современном языке это слово функционирует как ветеринарный термин, строго закрепленный за 3-им (листовидным) отделом желудка у жвачных
О.Н. Трубачев. Об этимологическом словаре русского языка. / ВЯ, 1960, N 3, с. 68. Там же. 
(БСЭ 21, 474). Слизистая оболочка данного отдела образует мощные про-дольные складки, напоминающие листы книги. Этой особенностью и обус-ловлено название.
B диалектах наблюдается отсутствие закрепленности данного термина за определенным отделом желудка: в ряде говоров словом книга обозначается второй желудок жвачных (пск., твер., орл., новосиб.) именуемый в анатомии сеткой; в говорах Новосибирской области производное книжник на -н-ик отмечено в значении ‘прeджелудок животных’ (СРНГ 13, 343; 344). B памят-никах и старых лексиконах анат. книга не зафиксировано.
Как ветеринарный термин слово книга известно всем славянским языкам: ср. болг. книга ‘литонья’, с.-хорв. kntga ‘3-й желудок у жвачных’, словен. knji'ga то же, чеш. кпШа то же и т.д. (ЭССЯ 13, 203). Семантически славянские обозначения точно соответствуют лат. liber ‘книга’ и ‘3-й желудок у жвачных’ (Брандт 219). Учитывая, что латинская терминология оказала значительное влияние на формирование национальной анатомической номенклатуры, сле-дует признать славянский термин латинской калькой. В результате калькиро-вания сложилось также рус. диал. псалтырец ‘3-й желудок жвачных’ (Даль II, 225) < лат. рsаlterium ‘книга, псалтырь’ и ‘3-й желудок’ (Брандт 219), ср. польск. ветерин. рsаlterz (Warsz. II, 608) и нем. Psalter (СТМП 54) с тем же значением.
Внешним сходством 3-го отдела желудка с книгой обусловлены и другие его названия - листовик (Даль II, 225) и листанья (БСЭ 21, 474), ср. польск. анат. zolq_dek listkowaty, нем. анат. Blatter magen.
СЕТКА
Этим термином в анатомии обозначается 2-й отдел четырехкамерного желуд¬ка жвачных. Как и предыдущее слово, данное название основано на метафо¬ре и отражает особенности строения соответствующего отдела желудка: на¬звание сетка происходит от того, что слизистая оболочка в этом отделе имеет сетчатый, ячеистый вид (Брандт 219), По нашим данным это слово как ветеринарный и анатомический термин впервые приводится в “Опыте” Бурнашева (II, 310): Сетка ... второй желудок в животном, отрыгающем жвачку. В этом-то желудке происходит процесс отрыгания. В словаре Даля (IV, 382) оно дается без локальных помет в ряду синонимов - книжка, листовик, перебериха, литонья, из которых первые два, как правило, соот¬носятся с третьим, листовым отделом желудка.
Рус. анат. сетка соответствует польск. siatka ‘2-й отдел желудка у жвач¬ных’ (Warsz. VI, 89; ср. также польск. анат. zolq_dek siatkowaty - Warsz. VIII,
714). В других славянских языках этот отдел желудка имеет другое наимено-вание - производное с суф. -ьсь от *серъ. ср. чеш. анат. серес, слвц. cepiec, польск. czepiec. Оба термина, по всей вероятности, представляют собой каль¬ку с лат. reticulum ‘2-й желудок у жвачных’ < reticulum ‘сеточка, наголовная сетка (т.е. разновидность женского чепца)’.
ПОЧЕЧУЙ
В литературном языке почечуй известно как название геморроя (БАС 10, 1717 с пометой устар.) В этом значении оно впервые зафиксировано в “Цел- лариусе” (392), т.е. в 1771 г. Развернутое толкование приводится в СлАкРосс (V, 106). почечуй - болезнь, состоящая в истечении крови через отверстия золотых кровевозвратных жил нижним проходом... или шишки, сделавшие¬ся от напора в отверстиях помянутых жил... Здесь же отмечено сочетание почечуйная трава с пояснением. простолюдины прикладывают листья к почечуйным шишкам. В “Опыте” Бурнашева (II,125) почечуй определяется как ‘запор у крупного рогатого скота в самой сильной степени’.
В интересующем нас значении ‘желудок (животного)’ слово функциони¬рует в некоторых говорах. краснояр. почечуй ‘желудок’ (в почечуе у медве¬дя одна рябина), моск. почучуй (с ассимиляцией гласных) ‘свиной желудок’ (Карт. СРНГ). В смоленских и уральских говорах форма почечуй отмечена как специфическое наименование болезни копыта лошади - пузыря, возни¬кающего от ушиба (там же). Естественно, напрашивается вопрос, каким об¬разом связаны значения ‘запор’, ‘геморрой’, ‘пузырь’ и ‘желудок животного’. Изучению этого вопроса посвящен один из разделов статьи В.А. Меркуловой, предлагающей свою этимологию рус. почечуй122. В основном соглашаясь с ходом рассуждений автора, мы хотели бы внести некоторые дополнительные соображения относительно семантического развития и генетических связей данного слова.
Обозревая этимологии рус. почечуй, Фасмер (III, 347) останавливается на двух объяснениях. одно принадлежит Бернекеру, который производит это слово от глагола чесать; другое - Соболевскому, связывающему поче¬чуй со словом течь. Меркулова справедливо замечает, что ни одна из этих этимологии не объясняет значения ‘желудок’. Напомнив, что словом дна < дно (< *d^no - ЭССЯ 5, 174) обозначались как внутренние болезни, так и
В.А. Меркулова. Три русских медицинских термина./ ОЛА.1983. М., 1988, 307-309. 
внутренности123, она предполагает, что слово почечуй могло первоначально относиться к внутренним органам, в частности, к геморроидальным шиш¬кам. Другими словами, данное название болезни могло сложиться по модели ‘нарост, вздутие’ > ‘геморроидальные шишки’ > ‘геморрой’. В качестве воз¬можной семантической параллели приводится арабское заимствование басур ‘нарост, опухоль’, ‘геморрой’124.
Исследование русского исторического и диалектного материала под-тверждает возможность такого семантического развития слова почечуй. Па-раллельно с этим словом в старых травниках и лечебниках употребляются другие родственные названия геморроя: чечуй (Леч. 1763 г. - Карт. СлРЯ XI-XVII вв.), чечуйная немощь (Травн. Любч., 1534 г. - там же), чечуйная болезнь (Мат. ист. мед. 4, 431). Эти факты позволяют рассматривать само по¬чечуй как префиксальное образование, сопоставляя его с диал. чечинка ‘по¬рошинка, крошка’ (тул.), чёча, чечуля ‘ломоть хлеба’ (костр., тамб. - Карт, СРНГ), чечина ‘геморроидальная трава’ (Даль IV, 603). Меркулова сюда же включает блр. ч'тка, чачотка ‘нарост на дереве’, полагая, что слова с корнем *cec- обозначают мелкие предметы, кусок чего-л. а также - вздутие, нарост125. Слово *cecujb рассматривается ею как расширенный суффиксом -j- мягкий вариант u-основы с корнем *cec- < *(s)kek-126. Принимая эту реконструкцию, добавим, что данная основа представляет собой, по всей вероятности, ва¬риант с корневым вокализмом -е- к основе *kok-/ *koc-, исходное значение которой можно охарактеризовать как ‘нечто выпуклое, неровное’; ‘шишка, нарост’127. Первичную семантику сохраняют производные: рус. диал. кокора ‘ком (грязи, земли)’, ‘сучковатый обрубок дерева’, словен. kokora ‘завиток’ < *kok- (ЭССЯ 10, 114); pyc. диал. коч ‘кочка, кочерыжка’, кочёра ‘кочка, об¬рубок сучковатого дерева’, с.-хорв. диал. к^ч ‘крупный орех в детской игре’ < *koc- (ЭССЯ 10, 103-107). Развитие анатомического значения наблюдается в слове кокыш < *kokysb ‘внутренности рыбы’ (ср. выше). Таким образом, су¬ществуют вполне реальные основания считать, что русское название болезни почечуй сложилось по модели ‘вздутие, нарост’ > ‘геморроидальные шишки’ > ‘геморрой’; ‘болезнь копыта лошади (пузырь в заусенице копыта)’.  
Значение ‘желудок’ Меркулова объясняет отношениями типа ‘малень¬кий кусочек’ > ‘потроха’, приводя в качестве семантической аналогии слав. *drobъ ‘потроха’ (болг. дроб, чеш. drob, польск. podrobce и др. - ЭССЯ 5, 120) < *drobb ‘маленький кусочек’128. Напомним, однако, что словом почечуй в рус¬ских диалектах обозначается желудок таких крупных животных как свинья и медведь. Вряд ли в этом случае оправдано сравнение с мелкими вещами, кусочками и т.п. Нам кажется, что в основе названия желудка лежит все тот же признак неровности, выпуклости: как правило, внутренняя оболочка этого органа бывает покрыта разного рода складками, выступами, это и могло пос-лужить основанием дая именования желудка животного почечуем.
МЕЧ
В вологодских говорах в значении ‘желудок человека’ зафиксирована лексе¬ма меч (СРНГ 18, 145), тождественная меч ‘мяч’ (там же), ср. яросл. мёчик, арх. мечок, кур. мёчка ‘мяч (СРНГ 18, 145-146). Корневой вокализм -е- в данных словоформах обусловлен позиционно: -а- в положении между мягки¬ми согласными переходит в зону артикуляции -е- (ср. петь вм. пять). Зная, что в системе названий желудка достаточно актуальна семантическая модель ‘выпуклое (набитое, надутое)’ > ‘желудок’, можно предположить, что в осно¬ве названия меч лежит метафорическое сравнение с мячом, т.е. чем-то округ¬лым, выпуклым (ср. пск. мячек, арх. мёчик ‘грузило из камня, оплетенного лыком’, свердл. мячик ‘наземный плод картофеля’, а также болг. мечка ‘хлеб с сыром в форме шара’, словен. mec ‘мяч’, чеш. тж то же < праслав. *т%еь ‘мягкое, мятое’, ‘мяч’ (СРНГ 18, 146; 19, 93-94; Фасмер III, 32).
ПАЮС
Слово паюс, известное в северных говорах как наименование желудка пти¬цы (ср. мурман. паюс от рябчика - Карт. СРНГ), отмечено также в значени¬ях ‘плавательный пузырь рыб и морских зверей’ (apx.), ‘волдырь’, ‘мочевой пузырь’ (урал.), ‘сушеная плева, вставленная в окно’ (сев. - Карт. СРНГ). Наиболее распространенным является значение ‘мышечная плева, в которой лежит икра в рыбе’ отсюда - паюсная икра, т.е. неразделенная, цельная икра в рыбе (Даль III, 27). Последнее словосочетание функционирует в современ¬ном языке.
В.А. Меркулова. Три русских медицинских термина..., с. 308. 
Исторические словари несколько расширяют семантический спектр слова паюс: кроме значения ‘пузырь, икряной мешочек различных рыб, а также пленка из него, заменяющая слюду’ (ср. Два паюса на окончины дал; Кн. расх. Корел. м., 1551 г.), отмечено ‘телячья кожа или брюшина’ (В плат полотнян чистой положимъ или в паюсъ телячеи не^ланой лечебный камень, и то аще носимо будетъ под лЪвою пазухою; Травн. Любч., XVII в.~1534 г.), а так¬же - ‘сосуд из икряного мешочка, использовавшийся как торговая мера’ (па¬юсъ сала ворванья; Кн. Прих.-расх. Корн., 1572 г. - Карт. СлРЯ XI-XVII вв.).
В этимологической литературе высказывались предположения о заим-ствовании рус. паюс из финского языка (Преобр. II, 31; Фасмер III, 224). О.Н. Трубачев рассматривает это слово как исконное образование, развив¬шееся из первоначального *паюз (ср. др.-рус. паусокъ ‘лодка’ вм. паузокъ < па-во-зокъ), производного с префиксом па-, от глагола вязать < *vqzati; в ка¬честве соответствия рус. паюс < *паюз приводится чеш. раvuz, pauz ‘жердь, с помощью которой привязывали снопы к возу’ . Связь с исходной семан¬тикой основы сохраняется в значении ‘неразделенная (т.е. связанная) икра в рыбе’. Паюс ‘желудок’, очевидно, сложилось на базе промежуточного значе¬ния ‘мышечный мешочек, емкость’.
РОГОВЕШКА
В словаре Даля (IV, 100) это слово дается как региональное (тверское) назва¬ние сычуга, т.е. 4-го отдела желудка жвачных. Даль помечает это обозначе¬ние вопросительным знаком, что указывает на сомнение автора в точности толкования или написания слова. В других словарях, в том числе областных, словороговешка нами не обнаружено. Однако в “Материалах” Срезневского (I, 1211) в статье кишка приводится отрывок, где в значении ‘желудок’ вы¬ступает словосочетание кишка роговая. Да дасть жерцю... кишку роговую (’evvarpov, ventriculum, по др.сл. оутробу; Втз. XVIII~XIV в.). Этот отрывок послужил ключом к пониманию внутренней формы твер. роговешка, по всей вероятности, представляющего собой производное с суф. -еш-к- от прилага¬тельного роговой ‘относящийся к рогу, напоминающий рог’ (ср. также глагол роговеть ‘обращаться в роговое вещество, твердеть’). Как известно, оболоч¬ка желудка очень толстая, жесткая, неровная и в какой-то мере напоминает роговое вещество. Такое сравнение, вероятно, и легло в основу наименова- нияроговешка. Соответствующие образования на остальной славянской тер-ритории как будто бы не засвидельствованы.
ВЕТРЮХ
Недостаточно изученным остается пск. ветрюх ‘рубец из рогатой скотины’ (Даль I, 188; СРНГ 6, 80). Фонетический вариант витрюх, отмеченный в “ика-ющих” тверских говорах, характеризуется значением далеким от анатоми¬ческой сферы - ‘домосед’. В других диалектах данное слово не обнаружено. Скупость диалектного материала затрудняет установление его генетических связей. Существущие этимологические версии исходят из признания вторич- ности формы ветрюх, оставляя предполагаемые фонетические изменения без какой-либо мотивации. Так, Даль предполагает развитие лексемы вет¬рюх из первоначального *вотрюх, сопоставляя последнее со словами вотра, вотря ‘опилки и стружки’, ‘обитый, обмолоченный колос’, ‘мелкая солома, мелкий корм для скота’ (пск. - Даль, там же). Само вотря(-а) рассматрива¬ется в этимологической литературе как приставочное образование от глагола тереть. *о-тьра < *ob-tbra (Фасмер I, 358). Переход префиксального о- в е- объяснить трудно, что создает серьезное препятствие для сопоставления ветрюх с вотря. Другая этимология предлагается в ЭССЯ (6, 72), где пск. ветрюх включается в гнездо слав. *qtro- ‘внутренности, утроба, печень’. Од¬нако, такой подход, как и предыдущий, предполагает значительное преобра¬зование первоначальной формы слова, требующее доказательств.
На наш взгляд, продвижению в глубь внутренней формы диал. ветрюх способствует привлечение исторического материала, позволящее установить достаточно прозрачную связь данного слова со ст.-рус. &т(е)ръ, &тры мн. ‘газы в кишечнике’, ^трость ‘скопление газов в кишечнике’, ^трогонный ‘способствущий выходу кишечных газов’ (СлРЯ XI-XVII вв. 2, 124-125). По наблюдениям Н.А. Богоявленского (1970, 129), приведенные слова исполь¬зуются в старых лечебниках как устоявшиеся медицинские термины, ср.: Анисъ выгонитъ &тръ ис кишек, которой &тръ надымает кишки. (Травн. Любч. 104, XVII 1534). Параллели в славянских и других индоевропейских языках указывают на значительную древность семантической модели ‘ветер’ > ‘кишечные газы’, ср. хорв. vjetri в отмеченных значениях, чеш. vetry то же, польск. wiatr, wiatrunek то же, англ. wind то же, лит. vejuoti ‘веять, дуть’ и ‘портить воздух’.
В свете всего вышеизложенного слово ветрюх ‘желудок (рубец)’ можно рассматривать как суффиксальное производное от вет(е)р ‘кишечные газы’.
В основе такого наименования, должно лежать представление о желудке как о “производителе” внутренних газов. Суффикс -юх привносит оттенок пейо- ративности. Значение ‘домосед’ (витрюх) могло развиться через промежу¬точные ‘обжора’, ‘бездельник’.
ПЕРЕБЕРИХА
Это слово обнаружено нами в словаре Даля (III, 125), где оно приводит¬ся без локальных помет с пояснением ‘желудок жвачных, откуда рыгается жвачка’. В качестве синонимов к перебериха Даль приводит слова книга, листовик, литонья (ср. выше). В других источниках, а также в славянских языках это название не зафиксировано, что позволяет считать его собствен¬но русским диалектным образованием. Очевидно, что лексема перебериха образована суффиксальным способом (суф. -их-) от глагола перебирать. В основе данного наименования - указание на процесс, происходящий в же¬лудке, где пища как бы “перебирается” благодаря многочисленным ячейкам и складкам слизистой оболочки.
* * *
Значительная часть наименований желудка сложилась в результате пере-осмысления других анатомических терминов, в том числе - названий живота, ср. рус. живот, животы ‘желудок’ (Даль I, 539), блр. жывот то же, польск. tywot ‘живот, желудок’. Многочисленны обозначения желудка или его отде¬лов производные от брюхо - брюховина, брюшина, брюшно и т.п. (СРНГ 3, 225-227). В диалектах в этом значении отмечено слово черево (тул., брян. - Карт. СРНГ), в “Лексиконе” Поликарпова приводятся его суффиксальные производные чревце, чревесце. Значение ‘желудок’ может приобретать сло¬во утроба, а также его варианты: утроб, утруб (урал.), утрёба (калуж.), ятреб(а), ятрйба (орл., калуж. - Карт. СРНГ). Тот же семантический пере¬ход наблюдается в диал. лунье ‘желудок’, производном от лексемы лоно (см. выше).- Интересно, что в качестве обозначения желудка используются в ос¬новном старые названия живота, имеющие индоевропейские истоки. Можно предполагать, что в сознании древнего человека представление о насыщении связывалось с животом, утробой вообще. Назначение желудка, как, впрочем, и других пищеварительных органов, не детализировалось. Во всяком слу¬чае для и.-е. *Qtr- восстанавливается синкретическое значение ‘внутреннее, внутренности, утроба’ (см. выше). Конкретные общеиндоевропейские тер¬мины для обозначения желудка, кишки, пищевода неизвестны. Синкретизм значений ‘желудок’ - ‘живот’ - ‘кишка’ проявляется и теперь в выражениях типа набить живот - набить желудок - набить кишку.
Другая модель семантического развития - ‘внутренности, потроха’ > ‘же-лудок (животного)’ представлена в диал. требух, трябух ‘желудок’ (брян., прибалт.), требух ‘желудок животного’ (пск.), требуха коровий желудок’ (арх.), требушина, требушник ‘1-й желудок жвачных, рубец’ (Карт. СРНГ; Даль IV, 427).
В некоторых говорах в значении ‘желудок’ отмечено слово сердце (сиб. серце, новг. серне), что, на наш взгляд, опять-таки подтверждает синкретизм семантики старых наименований: ср. На месте желудка предполагается серне... при болезнях желудка и кишек симптомы выражают следующим образом: серне ссёт... подкатилось под серне (Герасимов - ЖСт, 1898 г., 1, 160); Болетки подкатываются к серцу - при... поносах и других желудочных и кишечных болях (Макаренка - ЖСт, 1897 г., 1, 69). Вероятно, такому упот¬реблению термина сердце < *serd-/*sbrd- способствуют как объективные факты - трудности различения сердечных и желудочных болей в ряде случа¬ев, так и чисто языковые особенности его внутренней формы, основанной на синкретичном признаке нахождения в середине (ср. сердцевина ‘внутренняя часть’). Подобная подмена соматизмов наблюдается и в других языках: ср. укр. бойк. серце ‘желудок’, считающееся заимствованием из слвц. serce .
* * *
Интересны кулинарные наименования приготовленного свиного желуд¬ка, который как бы персонифицируется: ср. дон. бог ‘начиненный мясом или кашей свиной желудок’ (Донск. 1, 32), калуж. васюк то же (СРНГ 4, 67), тул. нянька ‘свиной желудок, сваренный в соленой воде и начиненный свининой с луком’ (СРНГ 21, 332). Последнее может быть связано с урал., сиб. няння, нянь ‘пирог с мясной начинкой, печеный хлеб’ (там же), подобно тому как дон. кульбак ‘свиной желудок, начиненный кашей’ связано с кульбак, кульбака ‘кулебяка’ (Донск. 2, 99). Название васюк появилось, вероятно, из- за традиции подавать на стол свинью 1 января, в Васильев день, именуемый в народе “Василием-свинятником”, ср. поговорку Свинку да боровка для Ва¬сильева вечерка (Даль I, 167). Подобные наименования известны и другим языкам, ср. блр. иванник ‘свиной желудок, начиненный мясом и залитый рассолом’ .
* * *
Анализ показывает, что данная группа терминов складывалась преиму-щественно в эпоху самостоятельного развития славянских языков и частич¬но - в эпоху диалектного развития праславянского языка. Собственно древ¬ним термином общеславянского характера является только одно слово - же¬лудок < *zelQdъkъ. Древнее сырище < *syrisce, получившее распространение в западно- и южнославянских языках, в русский язык было заимствовано из церковнославянского. Рус. кавбух < *къ1Ь- и требух < *tbrb-/*terb- имеют соответствия со значением ‘желудок, рубец’ в украинском и белорусском языках. Использование этих основ в качестве обозначения желудка следует, видимо, признать инновацией восточнославянского характера. Архаическое литонья восходит к праслав. *elito ‘кишка’, спорадически развивающему в некоторых славянских языках значение ‘желудок, желудочная колбаса’ (слвц., н.-луж.). Большую часть изучаемой группы составляют собственно русские названия, многие из которых носят узколокальный характер (ср. смол. лунье, волог. меч и др.).
В ходе исследования выявлены следующие семантические модели:
• ‘утроба, живот’ > ‘желудок’ (утроба, черево, брюшно, лунье);
• ‘внутренности, потроха’ > ‘желудок’ (требух, требушник и т.п.);
• ‘другой внутренний орган’ > ‘желудок’ (кишка, сердце, литонья);
• ‘выпуклое, набухшее’ > ‘желудок’ (желудок, пупок, кавбух);
• ‘согнутое, выпуклое’ > ‘желудок’ (кутырь);
• ‘емкость, вместилище’ > ‘желудок’ (кишень, паюс);
• ‘еда, питье’ > ‘тот, кто ест, обжора’ > ‘желудок’ (едер, питер).
Некоторые наименования желудков у жвачных мотивированы особенно-стями строения - книга, листовик, сетка. Ряд наименований представляют особый интерес, поскольку указывают на наличие определенных знаний о процессах, происходящих в желудке: сырище, перебериха, жерня, жерны.
4. Наименования печени
Печень - самая крупная железа у животных и человека, участвующая в про-цессах пищеварения, обмена веществ, кровообращения. Медики называют ее “депо крови”: сосуды печени человека способны задерживать ок. 20% всей крови организма. В этом органе синтезируется желчь - горький секрет темно-зеленого цвета, необходимый для пищеварения и обмена веществ.
Не зная настоящего назначения этого органа, древние тем не менее от-водили печени важную роль, считая ее источником снов, любви, а также - вместилищем гнева, злобы132. Долгое время считалось, что причиной раздра-жительности является избыточное выделение печенью желчи. Эти представ-ления получили отражение в семантике ряда терминов медицины и психоло¬гии, ср., напр., холерик из лат. cholericus < греч. %oAq ‘желчь’; меланхолия < греч. nslaq, род. ^sXavoq ‘черный’ + %oAq ‘желчь’ (ср. также рус. желчный человек). Образ печени как источника гнева, раздражительности фигурирует и в славянской фразеологии, напр., в польских идиомах Cos lezy komus na wqtrobie; Miec cos na wqtrobie ‘нервничать, злиться’ (дословно “иметь что-л. на печени” - Warsz. III, 845), а также в рус. Говорить печенкой ‘сердиться’, диал. печениться ‘сердиться’, ‘ворчать’ (Даль Ш, 109).
Печень животных издавна считалась лакомым блюдом, что подтвержда¬ется существованием специальных кулинарных наименований. На Руси осо¬бым деликатесом почиталась печень крупной рыбы - щуки, налима, сига, осетра; ее жарили, солили, добавляли в качестве приправ. Рецепты и описа¬ние соответствующих блюд содержатся во “Флориновой экономии”, “Арти¬куле поварня”, в “Росписях царским кушаньям” и др. памятниках.
В ходе изучения диалектного и исторического материала удалось выявить около 20 обозначений печени. Большую часть составляют наименования ло-кального распространения. Заимствований немного, причем все они из кули-нарной сферы и обозначают печень рыб. Ниже приводится список названий.
Воекса, воикса ‘печень рыбы, морского животного’ (помор. - СРНГ 4, 354; 5, 169); жельцо ‘печень или желчь’ (новг. - СРНГ 9, 121); золоза ‘печень у рыбы’ (карел. - СРНГ 11, 328); кровеник ‘печень’ (твер. - СРНГ 15, 267); ксень ‘печень рыбы’ (алт., том., тобол., олон. - СРНГ 15, 372), кисень, иксень, яксень то же (том. - СРНГ 13, 228; 12, 183); майка то же (олон. - СРНГ 17, 307); макса то же (БАС 6, 517); макаска ‘печень белуги’ (помор. - СРНГ 17, 309), максЮшка ‘печень рыбы’ (Приамур.
См.: Л. Гейстер. Сокращенная анатомия. Спб., 1757, с.52. 
150); осёрдье ‘печень’ (перм. - СРНГ 23, 371); печень, печёнка, ст.-рус. печенецъ, печенцы мн.ч. (Карт. СлРЯ XI-XVII вв.); псень ‘печень у ско¬тины, рыбы’ (волог. - Карт. СРНГ); рожны ‘части печени, испеченные на деревянных рожнях’ (волог. - Карт. СРНГ); синяк ‘воловья печенка’ (оренб. - Даль IV, 187);утрьник ‘печень’ (Даль IV, 522); рус.-цслав. ядро ‘печень’ (Срезн, III, 1640-1641); др.-рус., рус.-цслав. ятро то же (Срезн. III, 1673).
Ряд наименований, представленных в данном списке, уже рассматривались выше в качестве обозначений других органов, поэтому здесь мы считаем воз-можным ограничиться перечислением этих слов с указанием источников и ареала.
ЯТРО. УТРЬНИК
В др.-рус. и рус.-цслав. памятниках в значении ‘печень’ фиксируется слово ятро, ятра мн.ч.: Сь же рече: ^лиши ми атра... (щар) (Гр. Наз., XI в. - Срезневский III, 1673). В ряде памятников это слово отмечено как обозначе¬ние внутренностей (утробы), почек, мошонки (ср. выше). В русских говорах ятро ‘печень’ известно на территории Карелии (Карт. СРНГ). Это древнее славянское название печени: ср. болг. ятро ‘печень’, с.-хорв. ]ётра то же, чеш. jatra мн. ч., польск. jqtry то же < праслав. *gtro-/*Qtro- ‘внутренности’, ‘печень’ < и.-е. *entro-m ‘внутреннее’, ‘внутренности’ (ЭССЯ 6, 72).
В словаре Даля (IV, 522) с пометой стар. приводится слово утрьник ‘пе-чень’, также восходящее к праславянской основе *qtro-/*Qtro. Выше это сло¬во рассматривалось как наименование утробы, внутренностей.
ЯДРО
В некоторых рус.-цслав. памятниках в качестве названия печени отмечено слово адро < *ёdro (Гр. Наз. XI в. - Срезн. III, 1640-1641), характеризуемое широким кругом значений, в том числе анатомических - ‘лоно, утроба, мо-шонка, яички’ (ср. выше как наименование живота, утробы).
КСЕНЬ
В говорах в значении ‘печень рыбы (налима)’ известно слово ксень (алт., том., тобол., олон. - СРНГ 15, 372) < *^se^ ‘внутренности (рыбы)’ < и.-е.
*kut-s ‘кислый, портящийся’ (ср. выше). В некоторых диалектах отмечены формы с протетическими гласными - иксёнь, яксёнь (томск. - СРНГ 12, 183; Карт.СРНГ; ср. пск. истог из стог), а также - кисёнь с долгой ступенью во-кализма (том. - СРНГ 13, 228).
ОСЕРДЬЕ
В отдельных говорах как обозначение печени отмечается слово осёрдье (перм.), для которого более характерно значение ‘ливер, потроха’ (СРНГ 23, 371). Рус. осердье ‘печень’ имеет соответствие в польск. osierdzie ‘печень’, ‘орган, расположенный в области сердца’, а также - ‘гнев, злость’ (Warsz. V, 649; ср. выше).
ПЕЧЕНЬ
Слово печень функционирует в современном языке как основное обозна¬чение пищеварительной железы, вырабатывающей желчь (БАС, 9, 1146). Деминутивная форма печёнка характеризуется двумя значениями - анато-мическим и кулинарным (с пометой прост ), в форме мн. ч. используется в фразеологизме Сидеть в печенках у кого-л. ‘о чем-л., ком-л. надоевшем’ (БАС, там же).
Изучение исторического материала показывает, что в наиболее древних источниках в значении ‘hepar’ обычно употребляется термин ятро. Слово печень фиксируется в памятниках, начиная с XV в.: ОбЪ почки и лои... и пе¬чень Атрении, с истесемъ да отиметсА (mv kofiov TOV iem то щпктс) (Лев. VII по сп. XV в. - Срезн. II, 927). В данном отрывке в значении ‘hepar’, строго говоря, выступает словосочетание печень Атрении. Можно предположить, что необходимость определения Атрении диктовалась неоднозначностью слова печень в языке того времени. В словаре Срезневского (II, 927) отмече¬но употребление этого слова в форме мн.ч.: Члвкъ есмь боленъ, ни а с ними могоу по^стити, а проали мь оуже и на печенехъ (Ип. л. 6795 г.). Опре¬делить значение лексемы печень в этом случае Срезневский затрудняется. Вероятно, выражение проали на печенехъ в данном контексте приобретает связанно-фразеологическое значение ‘донять, надоесть’, подобно известной идиоме сидеть в печенках (ср. также польск. Lezec na wqtrobie).
Как анатомические названия формы печень и печенка широко использу¬ются в памятниках XVI-XVIII вв.: ср. ...въ нижнем животЪлежитъ печен¬ка и желудок съ кишками (Флор. Ек. 317); Воин Яропола... селъ ему на груди и возделъ сердце и печень (Яропол., XVIII в. - Карт. СлРЯ XI-XVII вв.). В лечебниках и травниках этого периода часто встречаются прилагательные печенный и печеночный ‘принадлежащий печени’: ср. кипение кровавое печенное; жила печеночная (Леч. V, XVI-XVII вв. и др. - Карт. СлРЯ XI- XVII вв.). В качестве кулинарного термина в ряде памятников XVI-XVII вв. отмечается лексема печенецъ, мн. печенцы с суф. -ец-: ср. печенцы курАчи (Дм. XVI-XVII вв. - Карт. СлРЯ XI-XVII вв.). В лексиконах и словарях XVIII в. эта форма не зафиксирована. Даль (III, 109) приводит слово печенецъ с пометой стар.
В диалектах спектр значений изучаемого слова значительно шире. Как название соответствующего органа употребляется форма не только единс-твенного, но и множественного числа в разных фонетических вариантах: ср. брян. печонки, печэнне, пенз. п’еч’нй, урал. печ’нй, пёчьи (Карт. СРНГ). В некоторых говорах этим словом называют разные печеные кушанья: печёнка ‘печеная репа’ (пск., новг., арх.), ‘печеная рыба’ (вят.), ‘печеный картофель’ (новосиб); пёчень ‘мучное печеное изделие’ (Даль III, 109; Карт. СРНГ). Ши¬роко отмечено еще одно характерное значение - ‘запекшаяся кровь, сгусток крови’ (там же). В ряде поздних памятников, а также в СлАкРосс (4, 1064) с этой семантикой фиксируется производное с суф. -j- печенье: Дочь моя... ударилась в мою спину и крови печенье из горла рыгнуло... (Авв. ж., XVI^. - Карт. СлРЯ XVI-XVII вв.).
Славянские соответствия характеризуются двумя значениями: ‘печень’ (укр. печнка, блр. печань, пячонка, слвц. pecienka, pecen, польск. диал. pieczonka) и ‘жаркое’ (польск. pieczen, чеш. pecenka - Фасмер III, 255; Karlowicz IV, 87). В южнославянских языках это слово не отмечено. Форма *pecenb представляет собой производное на -]ь от страдательного причастия *peceпъ ‘печеный, жареный’. Параллельное развитие семантики наблюдает¬ся в лит. kepenys мн. ч. ‘печень’ < kepti ‘жарить’ (Фасмер III, 255; ср. лит. kepsnys ‘жаркое’).
На наш взгляд, возможны два пути семантического развития данного сло¬ва как анатомического термина. Во-первых, исходя из славянских соответс¬твий, объединенных общим признаком ‘нечто печеное’, можно предполагать, что первоначально это название функционировало в кулинарной сфере. В качестве семантической параллели, кроме отмеченного лит. kepenys, можно привести кашуб.povarka ‘почка’, производное от глагола *variti ‘варить’ (Фа¬смер III, 255). Во-вторых, следует принять во внимание достаточно характер¬ное для слова печень значение ‘запекшаяся кровь, сгусток крови’, а также тот факт, что своим видом и цветом этот орган очень напоминает сгусток
запекшейся крови. Иначе говоря, анатомическое значение могло сложиться по модели ‘запекать’ > ‘сгусток запекшейся крови’ > ‘печень’.
ЗОЛОЗА
Отмеченное в Карелии слово золоза ‘печень у рыбы’ (СРНГ 11, 328), веро¬ятно, представляет собой фонетический вариант общерусского железа. Эта форма, явившаяся результатом ассимиляции согласных, выступает в других говорах в значении ‘желчный пузырь у рыбы’ (арх.), а также в своем основ¬ном значении, ср. залоза, золоза ‘железа, опухоль’ (пск., смол., брян., арх., север., якут. - СРНГ 10, 217; 11, 328). Преобразование ж- в з- наблюдается также в диал. зелезо ‘железо’ (пск., петерб., новг., твер., влад., костр., ряз., калуж. и др. - СРНГ 11, 245).
Основная форма железа известна др.-рус. и рус.-цслав. памятникам в значе-нии ‘glandula’, ‘жила’, ‘опухоль’ (Златостр., XII в.; Псков.1 л., 6868 г.; Ник.лет., 1406 г. - Срезн. 1, 849; СлРЯ XI-XVII вв. 5, 81). В современном литературном языке это слово выполняет функцию анатомического термина с закрепленным за ним значением ‘орган, выделяющий необходимые для организма вещества или выводящий из организма вредные вещества’ (БАС 4, 56).
Славянские соответствия - укр. залоза, блр. залоза, болг. жлеза, с.-хорв. жлщёзда, словен. zleza, чеш. zlaza, польск. zolza и др. - имеют значение ‘glandula’. Слав. 'zelza родственно лит. gelezuones, gelezunes, мн. ч. ‘железы’ и арм. gelj-k' то же, являясь, таким образом, анатомическим термином с ин-доевропейскими истоками. О. Н. Трубачев предполагает этимологическую тождественность слав. *zelza ‘железа’ и *zelezo < *zelzo ‘железо’, опираясь на литовские соответствия - gelezis, gelzis ‘железо’ и ‘железа133. При таком подходе внутреннюю форму слав. *zelza можно определить как ‘нечто твер¬дое, крепкое’. В основе диал. золоза ‘печень’ и ‘желчный пузырь’, по всей видимости, лежит сравнение с опухшей, увеличенной железой, т.е. признак набухания, выпуклости.
ЖЕЛЬЦО
Слово жельцо фиксируется в новгородских говорах в значении ‘желчь или печень’: Убей ты его, достань ты у него жельца (СРНГ 9, 121). Очевид¬но, данное наименование представляет собой словообразовательный вари- 
ант общерусского желчь < праслав. *гь1сь ‘желчь’ (др.-рус. зълчь, ст.-слав. злъчь, болг. жлъч и др.), этимологически связанного с зеленый (Фасмер II, 45). Значение ‘печень’ сложилось в результате метонимического переноса названия с субстанции на орган ее выделяющий.
Большую сложность представляет объяснение структуры новг. жельцо. На наш взгляд, возможны две интерпретации. Во-первых, учитывая “цо¬канье” новгородских говоров, можно предполагать, изменение конечного -ч- в -ц- с последующим оформлением по типу деминутивов на -це/-цо (ср. сельцо, тельце с мягким -л’-). Во-вторых, нельзя исключать возможность архаического образования, восходящего к *1ь1ько ‘зеленый, зелье’, ср. диал. зель ‘молодые озимые’, зелко ‘зельице, лекарство’ (Даль, I, 676).
КРОВЕНИК
Это название печени отмечено в тверских говорах (Даль II, 196; СРНГ 15, 267). В словаре Даля кровеник приводится также в значениях ‘кровавый ве¬ред, чирей, боляток’, во мн. ч. - ‘кровяные колбасы’ (без локальных помет). Это слово имеет прозрачную семантическую и морфологическую структуру и соотносится с прилагательными кровеной ‘к крови относящийся’, кровя¬ной ‘из крови, с кровью’: кровеные сосуды, кровяное пятно (Даль, там же). Образовано от основы прилагательного с помощью суф. -ик-, обычно при¬вносящего значение ‘носитель признака’ (ср. утрьник ‘внутренности’). Та¬ким образом, исходную семантику кровеник ‘печень’ можно определить как ‘кровяной орган’, что вполне оправдано, поскольку весь этот орган как бы пропитан кровью.
СИНЯК
Другим внешним признаком - цветом - мотивировано еще одно региональ¬ное название синяк ‘печень, воловья печенка’ (оренб. - Даль IV, 187). Как известно, обычное значение этого слова ‘кровоподтек, синее пятно на теле’ (Даль, там же; БАС 13, 843). Слово образовано от прилагательного синий с суф. -як-. Как название печени отражает особенность цвета этого органа (ср. синюха ‘кишка’).
ПСЕНЬ
Не поддается однозначной интерпретации волог. псень, род. пеня ‘рыбья печень’, ‘печень у скотины и рыбы’ (Карт. СРНГ). Форма слова позволяет рассматривать его как отглагольное образование м. р. на -ень (ср. плетень, цветень) от диал. псить ‘вонять псиной’, псеть ‘постепенно делаться воню¬чим’ (Даль, III, 105). B таком случае исходную семантику псень можно было бы определить как ‘воняющие, протухшие потроха, печень’. Аналогичные семантические отношения лежат в основе другого названия печени - ксень < *kъsеnь, внутренняя форма которого определяется как ‘прокисшие, про¬тухшие внутренности’ (ср. выше). Нельзя не заметить, что между словами псень и ксень наблюдается также внешнее подобие. Известно, что в говорах заднеязычное г и к подвержены ассимиляционным преобразованиям. В связи с этим напрашивается мысль о возможности вторичного преобразования в слове псень начального к- в п- в результате продвижения в более переднюю зону артикуляции под влиянием -с- т.е. псень < ксень. Как было показано выше, последнее широко распространено в северных и сибирских говорах.
РОЖНЫ
Слово рожны выступает как кулинарное наименование, обозначая части пе-чени, испеченные на деревянных рожнях (палочках) (волог. - Карт. СРНГ). Очевидно, что здесь мы имеем дело с метонимическим переносом названия по способу приготовления.
* * *
Заимствованные названия печени - финно-угорского происхождения. Широким распространением характеризуется слово макса ‘печень налима или трески, рыбьи потроха’ (БАС 6, 517; СРНГ 17, 314) из фин. maksa ‘пе¬чень’ (Фасмер II, 562). B диалектах известны уменьшительные образования: макаска ‘печень некрупной белуги’ (помор. - СРНГ 17, 309), максюшка ‘рыбья печень, молоки’ (Приамур., 150). В олонецких говорах отмечено сло¬во майка ‘печень рыбы’, вероятно, тоже заимствованное из финского: ср. фин. maiti ‘молоки’, mati ‘рыбья икра’. Еще одно название - воекса, воикса, воюкса ‘печень рыбы, морского животного, имеющая промысловое значение как сырье для вытапливания жира’ восходит к саам. vuoija ‘жир’, vuoivvs ‘пе¬чень’ (СРНГ 5, 169; 4, 354).
* * *
Таким образом, русские названия печени представлены в основном ис-конными словами. Наиболее древние термины - ятро и утрьник - являют собой продолжения праславянской основы *Qtro-, имеющей и.-е. истоки. Зна¬чение ‘печень’ данная основа развивает на славянской почве. Для древнего ксень < *kbsenb значение ‘печень’ отмечено только в русском языке. Слово печень < *ресепь как анатомический термин представляет семантическую инновацию восточно- и западнославянских языков. Поздним образованием является термин осердье, образующий русско-польскую изоглоссу.
Названия печени имеют следующую исходную семантическую базу:
• ‘внутренности’ > ‘печень’ (ятро, утрьник, ксень);
• ‘то, что находится в области сердца’ > ‘печень (осердье);
• ‘набухшее, выпуклое’ > ‘печень (ядро, золоза);
• ‘печеное, жареное’ > ‘печень’ (печень).
Интересны наименования, содержащие в себе указания на физиологичес¬кие субстанции, связанные с печенью, т.е. на желчь и на кровь: таковы слова жельцо и кровеник, а возможно, и само печень, для которого нельзя исклю¬чить семантическую модель ‘сгусток запекшейся крови’ > ‘печень’. Наконец, диал. синяк мотивировано внешним признаком - особенностью цвета.
5. Наименования почек
Почки представляет собой парный орган мочевыделительной системы. В “Анатомии” Л. Гейстера (140) приводится следующее описание этого органа: Почки суть две внутренности, цветом вишневые, фигурою на зерно боба турецкого похожие в пояснице по обе стороны лежащие.
Насколько нам известно, древние не приписывали почкам особого пред-назначения, как, например, сердцу, селезенке (ср. выше). Один из польских авторов к. ХVI в. свидетельствует, что в народе почку называют “глупым мя-сом”, ибо “в самом жиру сидя, она худой остается” (w samym tiuszczu siedzqc chudqpozostaje, S.Jagodzinski - Warsz. III, 244). Функция этого органа до ста-новления научной медицины вряд ли была известна, однако лечению заболе-вания почек издавна уделялось большое внимание: почечная боль (колика) приносит человеку огромные страдания (считается, что зубная боль уступает ей по интенсивности).
Русские наименования почек, как и названия печени, относительно не-многочисленны. Можно разбить их на 2 семантические подгруппы - общие наименования и названия этого органа у животных.
ОБЩИЕ НАИМЕНОВАНИЯ ПОЧЕК:
Иста (Срезн. I, 1146); лядвия (Срезн. II, 9Cool; почки; ятра (Карт. СлРЯ XI- XVII вв.); чресла (Поликарпов 1704 г.).
НАИМЕНОВАНИЯ ПОЧЕК У ЖИВОТНЫХ:
Борюшки (сиб. - СРНГ 3, 123); бубреги (Срезн. I, 188); мазка (терск. - СРНГ 17, 298); мотылёк (зап. - СРНГ 21, 324); нырки (якут. - СРНГ 18, 307).
ЛЯДВЕЯ, ЛЯДВИЯ
Это старое слово. В древнерусских памятниках формы лАдвиа, лАдвеа, лАдвыа мн.ч. отмечаются в двух значениях - ‘поясница, чресла’ и ‘почки’ ср.: Отъ чрьслъ и лядвии (lumbi, Изб. 1073); Яко лядвиа моя наплънишя- ся поругании и несть исЦ^ления въ плъти моеи (ц/vai, Библ. Генн. 1499 г.); НЪкто братъ Вавила лядвеями боля (renes, Сим. Посл. Пат. Печ. - Срезн. II, 98; СлРЯ XI-XVII вв. 8, 349). В словаре Срезневского (II, 9Cool приводится производное лАдвьныи, значение которого можно определить как ‘находя¬щийся в области поясницы’: Иже камень онъ на шдвьноу истоу възливъ (Жит. 0еод. Ст.). В памятниках XVI-XVIII вв. слово лядвия характеризуется более широким спектром анатомических значений: ‘промежность, наруж¬ные половые органы’ (Травн. Любч. 183, 1535 г.), ‘ляжки’ (Mат. медиц. 681, 1657 г.), ‘почки’ (Леч. XVII в. - Терехова 358). В.С. Терехова, изучавшая ме¬дицинскую лексику XVII-XVIII вв., отмечает, что особенно часто это слово встречается в лечебниках в значении ‘ляжки’, реже как название почек, одна¬ко и это значение можно считать достаточно устойчивым (Терехова 358).
В СлАкРосс (3, 661) форма лядвея толкуется как ‘верхняя часть ноги, от начала до колена простирающая’, т.е. бедро. В том же значении и с пометой устар. данное слово приводится в БАС (6, 457): У него на правой лядвее вскочил прыщ (Салт. В сфере влияния).
Преображенский отмечает книжный характер русск. лядвея, рассматри¬вая его как заимствование из церковнославянского (Преобр. I, 497). Однако диалектный материал свидетельствует в пользу исконности русского слова: кроме формы лядвея ‘бедро, ляжка’ (вят., костр.), ‘верхняя мягкая часть за¬дней ноги у животного’, ‘ягодица’ (костр.), в говорах отмечается архаичное по структуре лядва ‘бедро’ (вят., костр.) (СРНГ 17, 263).
Тот же круг значений характеризует славянские соответствия: ‘бедра’ (c.-хорв. ledva мн. ч., словен. ledevje ср.р., укр. л1дви мн.ч.), ‘поясни¬ца’ (слвц. I’advie, польск. lqdzwi мн.ч.), ‘почки’ (слвц. I’advy мн. ч., ledva). Ст.-слав. лл.двим. мн.ч. и ст.-чеш. ledv^ мн.ч. развивают обобщающее зна¬чение ‘внутренности’. Совмещение указанных значений наблюдается в с.- хорв. leda мн.ч. lumbus, renes, dorsum; ст.-чеш. ledvie мн.ч. ‘почки’, ‘бедра’; в.-луж. ladzba ‘бедро’, ‘поясница’; н.-луж. ladwo ‘поясница’, ‘почки’ (ЭССЯ 15, 49). Для праславянского состояния реконструируются варианты основ с показателями -i, -о, -a: *lqdvb, *lqdvo, *lqdva (ЭССЯ, там же). Имена на -ь/е, -bja представляют собой производные со значением собирательности.
Славянский термин имеет древние индоевропейские истоки, ср.: др.-в.-н. lenti ‘ляжка’, др.-исл. lend, нем. Lende то же < *lendhu-, с другим вокализ¬мом - лат. lumbus ‘ляжка’ < *lond-ou-s, норв. lund ‘бедро, ляжка’ < *lundo, ан- глос. lendenu мн.ч. то же, lund-laga ‘почки’, lynd ‘почки’, ‘сало, жир’ (ЭССЯ 15, 49). Исходя из семантики индоевропейских соответствий, наиболее древ¬ним можно считать значение ‘бедро, ляжка’. Развитие значения ‘почка’, по всей видимости, представляет собой результат метонимического переноса (нередкого в сфере соматизмов): ‘поясница’ > ‘то, что находится в области поясницы’ > ‘почки’. B качестве семантической аналогии можно привести цслав. чресла ‘почки’ (Поликарпов 1704 г.) < чресла ‘бедра’, ‘поясница’.
Данное слово - древний анатомический термин. B качестве обозначения по¬чек широко представлено в древнерусских и русских церковнославянских памятниках: Чьто ли истеса (renes, Гр. Наз. XI в.), Испытает срдца и ис¬теса Бъ (Панд. Ант. XI в.), Ofo uc^fc и лои (Svo veppovg, Исх. XIX по сп. XIV в. - Срезн. I, 1146). В ряде памятников формы мн.ч. на -s- истесы и lecmeca используются в других соматических значениях - ‘шулята, детород¬ные яйца’ (Никон. Панд. сл., Изб., 1073 г.) и ‘чресла, поясница’ (Поликарпов, 1704 г.). По наблюдениям С. Б. Бернштейна, в церковнославянских памятни¬ках русского извода слово исто встречается значительно чаще, чем в старо¬славянских. В последних форма мн.ч. истеса отмечается в значениях ‘почки’ и ‘утроба’ (Супр. рук.)134.
Материал старорусских письменных источников демонстрирует широкое распространение данного термина в лечебной литературе XVI-XVIII вв. В Травнике Любчанина (1534 г.) он используется в 2-х значениях - ‘почки’ и ‘шу-лята’, в ряде лечебников - только в значении ‘шулята, детородные яйца’: Тою водою помазуй болячки кои бывают на истех мужеских (Леч. XVII в. - Терехо¬ва 87). В русских врачебниках XVII-XVIII вв., опубликованных Л. Т. Змеевым, слово иста ‘renes’ используется параллельно с другим названием - почки: О болести в истахъ и въ кишкахъ... О камени в пузыре и въ почкахъ (Благопри-ятный Цветник, 1616 г. - Змеев 31). В лексиконах и словарях XVIII-XIX вв. данное слово отсутствует. Не используется оно и в первых русских изданиях по научной анатомии (Л.Гейстер, Н.Амбодик и др.). Этот факт позволяет пред-положить, что к XVIII в. слово исто вышло из активного употребления.
Данное слово имеет соответствия в ряде славянских языков: серб. диал. jisto ‘почка’, полаб. jaista мн.ч. ‘почки’ (ЭССЯ 8, 242). Тот же корень в сло- вен. obist ‘почка’, oMsten ‘почечный’; в сербохорватских говорах отмечено собирательное obistje ‘область почек’135. Значение ‘детородные яйца’ извест¬но только русскому языку, однако можно считать его достаточно древним, на что указывают индоевропейские соответствия: др.-исл. eista ‘яичко’ < и.-е. *oid-sto от *oid-, для которого восстанавливается значение ‘раздуваться, на¬бухать’ (ЭССЯ 8, 242-243).
Праславянская форма реконструируется как *jbs-to с суф. -to. Вариант *jbstes- с оформлением по типу основ на -s- признается вторичным (Slawski
См. С. Б.Бернштейн. Очерк сравнительной грамматики славянских языков. M., I974,
Там же. 
- Sl.prasl. 2, 39; ЭССЯ 8, 242) . Слав, *jbsto < *id-sto отражает ступень ре¬дукции и.-е. *oid-sto.
Таким образом, слав. *jbsto - древний анатомический термин с индоев-ропейскими истоками. В основе его семантики лежит признак набухания, округлости.
ПОЧКИ
В современном литературном языке слово почки мн.ч. выступает в качестве единственного термина для обозначения соответствующего органа у чело¬века и животных. БАС (10, 1727) приводит два значения - анатомическое и кулинарное: 1. Орган мочеотделения у человека и позвоночных; 2. Этот орган некоторых животных как пища. По отношению к почка ‘зачаток листа’ анат. и кулин. почка квалифицируется словарями современного языка как омоним.
По данным исторических словарей, как название внутреннего органа дан¬ное слово появляется в русских памятниках начиная с XV в.: ОбЪпочки илои, иж на нею (Svo veppovg, Лев. VII по сп. XV в.); ...ико почкамъ того с^дтелъ ст бъ (renes, Библ. Генн. 1499 г. - Срезн. II, 1330; Карт. СлРЯ XI-XVII вв.). В более ранних источниках оно выступает в другом значении - ‘единица веса : 1/20, 1/25 золотника’ (Новг. I л., 6954 г. - Срезн. II, 1330). В качестве ана¬томического термина это слово приводится в Лексиконе Поликарпова (поч¬ки, 1704 г.) и Российском Целлариусе (почка, 1771 г.). В СлАкРосс (V, 111) и “Опыте” Бурнашева (II, 132) наряду с анатомическим отмечено значение ‘древесные почки’. Даль (III, 372) добавляет к ним специальные геологичес¬кие: ‘всякий округло-шишковатый камень’ (почка малахитная, колчеданная); ‘гнездовая руда, сидящая в матке как бы почками’ (рудная почка).
Диалекты дополняют семантический спектр этого слова “ботанически¬ми” значениями (‘картофельные клубни удлиненной формы’, ‘сережки, соц¬ветия березы’), а также необычным кулинарным - ‘заяц после снятия шкуры, заячий задок’ (тамб. - Карт. СРНГ).
Как наименование внутреннего органа слово почка известно только рус-скому и украинскому языкам, причем в украинском форма мн.ч. имеет еще одно соматическое значение - ‘внутренности тела’ (Гринченко III, 393). В сфере ботанических наименований фиксируются укр. почка ‘зернышко тык¬вы’, польск. pecka иpestka ‘косточка (плодовая)’, чеш. pecka, словен. pecka и pecek ‘семечко, косточка’ (Гринченко III, 393; Фасмер III, 348). Ст.-слав. пощька отмечено в значении ‘камешек’ .
Для понимания внутренней формы слова почка очень важен семантичес¬кий аспект. Представляется, что значения ‘внутренний орган’ и ‘зачаток лис¬та, семечко’ генетически едины, хотя в этимологической литературе почка 1 (орган) и почка 2 (древесная) обычно представлены как этимологические омонимы (Преображ. II, 118; Фасмер III, 348 и др.). Миклошич (EW 234, 254) рассматривает анат. почка как производное с чередованием корневого глас¬ного от глагольной основы *pek- (печь, пеку), т.е. как образование одного происхождения с анат. печень. Фасмер считает такую этимологию малове-роятной. Точка зрения Бернекера, предполагающего этимологическое тож¬дество анат. и ботан. почка, также представляется Фасмеру неубедительной (Фасмер III, 348). На наш взгляд, генетическое единство этих слов не вы¬зывает сомнений: как было показано выше, наименования внутренностей, основанные на метафоре - довольно частое явление, ср. желудок, пупок и др. Приведем фрагмент анатомического описания почек, типичный для ста¬рых изданий по анатомии: Почки человека напоминают нераспустившиеся древесные почки, сидящие на позвоночнике как на ветви. Вид их подобен ту¬рецкому бобу (т.е. плоду фасоли) . Подобные описания внешнего вида по¬чек свидетельствуют в пользу метафорического характера названия. Таким образом, мы предполагаем этимологическое тождество анат. и ботан. почка. С учетом славянских соответствий праформа может быть реконструирова¬на как *ръська < *pйtjьka. Эта же основа в другом народном соматизме - пск. потка ‘membrnm virile’ (у мальчиков) < *pъtъka (Карт. СРНГ; Фасмер Ш, 398). Последнее имеет семантически близкое соответствие в лит. pute ‘cunnus’ (Фасмер, там же, см. птица). Архаическая семантика данной ос¬новы сохраняется литовским глаголомpйsй, punta, рЫо ‘набухать, надувать’ (Фасмер III, 348). Это позволяет интерпретировать семантическое развитие рус. почка следующим образом: ‘нечто набухшее, твердое’ > ‘плодовая кос¬точка, семечко, древесная почка’ > ‘почки (орган)’.
ЯТРА
Этот древний анатомический термин обычно выступает в славянских язы¬ках как обозначение печени, а также - как обобщающее наименование внут¬ренностей. В некоторых русских и русских-церковнославянских памятни¬ках он приобретает значение ‘почки’: Ятра - почки внутрь утробы сущая (Алф. 446, XVII в. - Карт. СлРЯ XI-XVII вв.), ътра зри почки (Поликарпов, 1704 г.). В данном случае значение ‘почки’ следует рассматривать как резуль¬тат сужения более общего значения ‘внутренности’ (праслав. *Qtr-/*qtr- < и.- е. *entro-; см. выше).
БОРЮШКИ
Диал. борюшки ‘почки животного’, отмеченное в Сибири (СРНГ 3, 123), представляет собой деминутивное производное на -юшк- от слова бора ‘сбор¬ка, складка, сгиб’ (Даль I, 114; СлАкРосс I, 292) < *Ьогъ ‘морщина, складка’ (ЭССЯ 2, 218). Старую семантику сохраняет вариант борушка ‘воротник в мелких складках, сборках’, ‘низаное ожерелье’ (костр., волог. - Даль I, 114). Надо полагать, борюшки как наименование почек обусловлено особенностя¬ми строения данного органа - наличием складок и перегородок на внутрен¬ней поверхности. Этот же принцип номинации лежит в основе целого ряда соматических наименований (ср. выше названия желудков у жвачных).
МОТЫЛЕК
Другое сибирское наименование - мотылёк - характеризуется значением ‘гусиные почки’ (СРНГ 18, 307). Думается, что это слово представляет собой семантическое производное, основанное на метафоре, от мотыль, мотылек ‘бабочка’ (СРНГ, там же; СлАкРосс 3, 867): симметрично расположенные почки могут напоминать своей формой крылья бабочки. Подобные метафо¬рические наименования внутренностей встречаются в диалектах, ср. гусак ‘ливер’ (по сходству с летящим гусем).
МАЗКА
На территории Терской области отмечено мазка ‘почки рыбы’, известное также в значении ‘слизь, покрывающая тело рыбы во время зимовки на дне водоема’ (касп. - СРНГ 17, 298). Последнее значение, а также форма слова позволяют соотнести его с глаголом мазать(ся). Однако, возможна и другая интерпретация: мазка может быть локальным вариантом заимствованного макса ‘печень рыбы’ < фин. maksa, переоформленным под влиянием глагола мазать.
БУБРЕГ
Данное слово представляет собой старое заимствование из тюркских языков: ср. тур. bobrek, азерб. bobrak ‘почки’. В русских церковнославянских памят¬никах отмечаются варианты буб^гъ и бубрекъ ‘v£9po^, ren’ (Гр. Наз. с толк. Ник. пр., XVII в. - Срезн. I, 188). Форма буб^гъ приводится в лексиконах Берынды и Поликарпова. СлАкРосс (I, 327) дает для этого слова значение ‘почка у животных’, сопровождая его пометой вышедшее из употребления.
В значении ‘почка (у животного)’ данное слово отмечается также в бол-гарском (бубрек) и сербохорватском (бубрег) языках (Фасмер I, 226). Ввиду наличия конечного -tгъ предполагается заимствование из древнебулгарского (Фасмер I, 226).
НЫРКА
Это слово, отмеченное на западной территории, заимствовано через пос¬редство блр. и укр. нырка ‘почка животного’ из польск. nerka, nyrka ‘почка’ (Warsz. III, 244). Польский термин в свою очередь является заимствованным из ср.-в.-н., нов.-в.-н. Niere с тем же значением (Фасмер III, 91; Brtickner 358).
* * *
Подводя итоги, следует подчеркнуть, что русские наименования почек в большинстве своем представлены исконными словами. Древние названия лядвия < *lqdvija < и.-е. *lendhu- и исто < *jbsto < и.-е. *oidsto имеют ин¬доевропейские истоки, однако значение ‘почка’ не является для них этимо¬логически первичным. Для слова *lqdvija /*lqdvb соответствия со значени¬ем ‘почки’ отмечаются лишь в отдельных индоевропейских языках (англос. lund-laga, lynd). Продолжения праслав. *lqdvija/ *lqdvb известные всем сла¬вянским языкам, характеризуются многозначностью; значение ‘почка’ для них лишь одно из многих. Последовательно в значении ‘почка’ отмечается праслав. *jbsto, однако распространение этого термина ограничено восточ- но- и южнославянскими языками. Анат. почка < *ръська следует признать семантической инновацией восточнославянских языков. Собственно рус¬ские наименования представляют собой регионализмы (борюшки, мазка, мотылек).
В ходе исследования выявились следующие семантические модели:
• ‘нечто набухшее, округлое’ > ‘почка’ (исто, почка);
• ‘то, что находится в области поясницы’ > ‘почки’ (лядвия, чресла);
• ‘внутренности > ‘почки’ (ятра).
Внутренняя форма диалектных наименований почек у животных опреде-ляется особенностями строения или внешнего вида этого органа (борюшки, мотылек). Выявленные модели демонстрируют отсутствие названий, отра-жающих представления о физиологической функции почек.
Заключение
О
бобщение результатов анализа каждой из 5-ти тематических групп поз¬воляет сделать следующие выводы:
1. Формирование народной анатомической терминологии - процесс дли-тельный, охватывающий не одно тысячелетие, о чем свидетельствуют на-именования разной хронологической глубины:
• с индоевропейскими истоками (утроба, ятро, брюхо, пузо, лядвия, исто);
• восходящие к праславянской эпохе (чрево, лоно, требух/а/, ксень, ли- тонья, желудок, сырище);
• восточнославянские (живот, почки, кавбух, кельбухи и др.);
• собственно русские (более 80 % всех наименований).
Более 10 % изучаемой лексики составляют заимствования.
2. Групповой способ исследования материала позволил точнее интерпре-тировать структуру и семантику каждого слова на фоне всей группы в целом, определил ряд устойчивых моделей номинации. Это дало возмож-ность выявить наличие этимологических синонимов - основ со сходной первичной семантикой, для производных которых также характерна сино-нимия: примером могут послужить гнезда лексем брюхо и пузо.
3. Определение общих закономерностей развития - типичных для данной лексики морфологических и семантических моделей - помогло уточ¬нить генетические связи многих наименований (требух/а/, желудок, потрох/а/, почечуй, жаронки, ветрюх, псень, яжжуха и др ), в частнос¬ти - установить этимологическое тождество некоторых омонимов (напр., ботан. почка и анат. почка), а также - предположить исконное происхож¬дение ряда лексем (бутро, зепь, кокыш, кукша и др ).
4. Структурный анализ показывает, что в образовании древних наименова¬ний внутренних органов довольно активно участвует формант -r-, вооб¬ще характерный для соматической лексики, т.е. для названий как внут¬ренних, так и внешних частей тела, ср.: бедро, ребро, ятро, ядро, недро, пузро (а также более поздние - едер, кутырь, нутир и др.). Несколько старых названий живота, в том числе древнее брюх/о/, содержат суффик¬сальное -х-, ср.: требух, кавбух. Формант -j-, обычно привносящий значе¬ние собирательности, характеризует наименования разного возраста: ср. лядвия, ксенье, литонья, лунье и др. Путем сочетания этого суффикса с префиксом о- образован целый ряд русских терминов, указывающих на расположение органа или части тела: осердье, очеревье, огузье, обочье, ощечье и т.п. Данная модель известна и другим славянским языкам: ср. польск. osierdzie ‘орган в области сердца’, с.-хорв. obistje ‘область почек’. В образовании поздних обозначений внутренностей активно участвуют суффиксы -ин-/-ен-: брюшина, требушина, нутрина, пуздровина, брю- ховеня, нутреня, кишень/-я/. Часты деминутивные наименования: брю- шенцо, жельцо, чревце, осерек, падробки, роговешка и т.п.
5. Изучаемая лексика характеризуется многозначностью, исторической подвижностью значений. Обращает на себя внимание разная степень за-крепленности лексем в функции термина: во многих случаях конкретное анатомическое значение слова можно определить лишь из контекста, ср.: ...приемущи плодъутробы чрева твоего (Изм. XVI в. ~ XIV в. - Срезн. I, 323); ...чрево мое изъутробы лономъ моим изыде вонъ; (Ч.Серг.Р.Аз. 1654 - СлРЯ XI-XVII вв. 8, 281); .губу греческую прикладываем къ брюху тогда утроба кровавая уймется (Леч. F-VI, XVII в.). По нашим наблюдениям, такое явление отмечается в памятниках (включая специ¬альные медицинские издания) вплоть до к. XVII в. Более упорядоченным употребление соответствующих наименований становится в XVIII в., что, несомненно, связано со становлением научной анатомии и медицины, с распространением в России переводных анатомических изданий и разра-боткой собственно научной терминологии.
6. Характерно, что наибольшее количество анатомических значений раз-вивают древние основы с индоевропейскими истоками, ср., например, семантику терминов, восходящих к праслав. *Qtr-/ *qtr- < и.-е. *antr- ‘внутреннее’: утроба /ятреба ‘живот, внутренности, желудок’, нутро 'внутренняя часть организма’, внутренности ‘совокупность внутренних органов’, ятро ‘печень’, ‘почки’. Надо полагать, подобная полисемия яв-ляется следствием синкретизма семантики древнего термина: в сознании древнего человека представление о насыщении связывалось с животом (утробой) вообще, назначение отдельных органов не детализировалось.
7. В говорах сохраняется многозначность изучаемой лексики: для большей части слов анатомическое значение лишь одно из многих характеризу¬ющих их значений. Строго говоря, терминологизации на русской почве подверглась только небольшая часть наименований: внутренности, ут¬роба, живот, брюхо, желудок, печень, почка, рубец, сетка, книжка, сычуг, пупок. Многие из них первоначально функционировали в кулинар¬ной сфере, ср.: рубец, печень, сычуг. Подобное развитие предполагается для терминов желудок и почки.
8. Анализ семантических моделей показывает, что наиболее часто номина¬ция основана на внешнем признаке - форме, цвете и т.п. (ср. брюхо, пузо, желудок, почка, мотылёк, гусак, синяк и др.). В ряде случаев название определяется особенностями анатомического строения (рубец, сетка, бо- рюшки и др.). Реже встречаются наименования, в основу которых положен признак расположения органа (внутренности, осердье, лядвия, чресла) или указание на его предназначение, функционирование (сырище, же- ренки, перебериха, ветрюх). Названия последнего типа представлены в основном поздними образованиями и почти без исключения относятся к желудку: вероятно, функция этого органа была наиболее понятной. Древ¬ние термины не содержат подобных указаний, в их основу положен при¬знак округлости, выпуклости или нахождения внутри организма. В поль¬зу регулярности выявленных семантических отношений свидетельствует повторяемость моделей в рамках изучаемой группы, а также тот факт, что многие термины иноязычного происхождения сложились в результате тех же семантических переходов, что и исконные наименования, ср.: др.-рус. мамонъ ‘утроба’< мамон/а/‘имущество’< греч. papmvaqто же; диал. ка¬дык ‘брюхо’ < тат. kadyk ‘твердый, выступающий’; диал. лагун ‘живот’ < нем. диал. lage ‘сосуд’ и т.п.
ANATOMINE LIAUDIES TERMINIJA RUSy KALBOJE
PILVO ORGANy PAVADINIMy ZODZIy DARYBOS IR SEMANTIKOS REKONSTRUKCIJA
Santrauka
Paskutiniojo desimtmecio istorines ir lyginamosios kalbotyros raidai yra budingas ypatin- gas demesys leksikai. Leksinio lygmens organizacijos sudetingumas, jo maksimalus atvi- rumas ir judrumas, o taip pat tiesiogine priklausomybe nuo realijo sferos apsunkina tyrimo. Ypac svarbio reiksm^ jgauna analizes metodai, uztikrinantys rezultato objektyvumo. Naujo tyrimo budo ieskojimas pagrjstas sisteminiu poziuriu, o tai numato bet kurio kalbos viene- to (zodzio) tyrimo jo sintagminio ir paradigminio rysio kontekste (D.Smeliov, N.Tolstoj, V.Martynov). Diachronijos atzvilgiu galima kalbeti apie naujo kompleksinio metodo for- mavimosi, pagrjsto dviejo tradicinio - strukturinio genetinio ir daiktinio semantinio - zo¬dzio analizes budo derinimu (O.Trubaciov). Pirmasis, strukturinis genetinis, budingas eti- mologiniams tyrimams ir zodynams, yra taikomas etimologinio lizdo leksinei sudeciai bei genetiniams rysiams nustatyti, taip pat - morfologinei ir morfonologinei zodzio strukturai analizuoti lyginamajame istoriniame fone (F.Slawski, Z.Varbot). Antrasis, daiktinis seman- tinis, pagrjstas leksikos isskaidymo j sovoko sferas ideja, taikomas ideologines leksiko- grafijos teorijoje, taip pat daugybeje atskiro leksinio semantinio grupio tyrimo (C.Buck, J.Schropfer, T.Gamkrelidze).
Tyrinejimai, atlikti praslavo leksinio fondo rekonstrukcijos ir slavo kalbo istorines lek- sikologijos srityje, uztikrina kompromiso tarp dviejo auksciau mineto budo tikslingumo. j zodj ziurima tarsi j skirtings koordinacio sistemo (t.y. jvairio tipo leksinio grupio) susi- kirtimo tasko: viena, tai yra morfemines grupes, sakniniai lizdai, antra vertus, tai grupes, vienijamos semantikos artumo principu - leksines semantines ir daiktines semantines (te- matines). Taigi zodzio analize ir rekonstrukcija atliekamos jtraukiant viso sio grupio raidos duomenis (R.Cejtlin, E.Simcuk, I.Nemec). Senovinio zodyno rekonstrukcijos praktikoje toks budas reiskia grynai kalbinio, strukturinio santykio tyrimo per daiktines semantines grupes prizm^. Del tos priezasties auga monografinio semantinio grupio tyrimo istoriniu aspektu reiksme.
Grupinis leksikos tyrinejimo budas leidzia tiksliau interpretuoti kiekvieno zodzio struk- turos ir semantikos ypatumus grupes fone, taip pat - geriau suprasti visos grupes organiza¬cijos principus semantikos ir morfologijos atzvilgiu, atskleisti formo istorinio sorysio ru- sis - semantinio ir morfologinio modelio reprodukcijo. Daugeliu atvejo semantinio grupio istorine analize leidzia rekonstruoti ne tik prarastus kalbinius rysius, bet ir senovinio tikeji- mo bei socialinio gamybinio santykio specifiko (O.Trubaciov, T.Gamkrelidze, V.Ivanov).
* * *
Slavo kalbotyroje istoriniu aspektu tiriamos pacios jvairiausios leksines grupes: gimi- nystes terminai, gyvuno, augalo, ligo pavadinimai, geografine, meteorologine, amato ter- minija ir t.t. (O.Trubaciov, N.Tolstoj, V.Mokijenko ir kt.). Nepakankamai istirta lieka termi- nija, susijusi su zmogaus ir gyvun^ pilvo organs pavadinimais: anatominei leksikai skirtuo- se tyrimuose paprastai nagrinejami isorini^ zmogaus kuno daluj pavadinimai (J.Sendrovic, A.Zauner). Trumpa pagrindini^ vidaus organs pavadinim^ charakteristika pateikiama isto- rijos ir leksikologijos vadoveliuose bei monografijose (P.Cernych, J.Elenskij, V.Kiparsky). Atskir^ zodzi^, zinom^ kaip vidaus organs pavadinimai, istorija ir etimologija nagrinejama (specialiai arba ne) kai kuri^ tyrej^ straipsniuose ir disertacijose (O.Trubaciov, A.Lvov, VTerechova). Taigi galima konstatuoti, kad pilvo organs pavadinimai iki siol nebuvo spe¬cialiai tiriami. Rus^ kalboje iki siol nebuvo atskleista visa tos grupes sudetis, nesurinkti tarminiai pavadinimai. Taciau visapusiska sios zodyno dalies analize (itraukiant dialektin^ ir istorin^ leksikq), jos istorijos atkurimas yra svarbus istorines leksikologijos ir praslav^ leksinio fondo rekonstrukcijos uzdaviniams spr^sti. Be to, anatomines leksikos nagrineji- mas padeda atkurti mus^ protevi^ zinias apie zmogaus kuno sudejim^.
* *
Siame mokslo kurinyje yra analizuojama terminija, susijusi su zmogaus ir gyvun^ pil¬vo organs pavadinimais rus^ kalboje. Tyrinejimo tikslas - nurodomos leksines grupes rekonstrukcija semantikos ir zodzi^ darybos atzvilgiu. Siam tikslui pasiekti numatomi sie uzdaviniai:
• nustatyti nagrinejamos grupes sudeti, naudojant rus^ tarmi^ zodyn^ bei literaturini^ paminkl^ medziag^;
• lyginamojo istorinio ir vidaus rekonstrukcijos metod^ budu nustatyti analizuojamos leksines grupes senum^, jos raidos kryptis; atlikti chronologini^ sluoksni^ stratifi- kacij^;
• atlikti vis^ terming zodzi^ darybos bei semantikos rekonstrukcija atsizvelgiant i slav^ ir indoeuropieci^ fon^; nustatyti nominacijos principus.
Kadangi didel^ tiriamos medziagos dali sudaro lokalaus plitimo pavadinimai, kuri^ nera etimologiniuose zodynuose, autorei teko etimologizuoti juos, nors tai ir nebuvo tiesio- ginis tyrimo uzdavinys.
Darbe naudojamas keluj metod^ - vidines rekonstrukcijos, lyginamojo istorinio ir gre- tinamojo - derinys.
zodyno“ (red. O.Trubaciov) ir jo Kartotekos (Rusijos MA Rus^ kalbos institutas Maskvo- je), taip pat - is atskir^ kalbrj etimologini^ zodyn^ (M.Vasmer, A.Bruckner, V.Georgijev, J.Holub-F.Kopecny, V.Machek, E.Fraenkel, V.Maziulis, P.Skok ir kt.).
* * *
Kurinj sudaro dvi analitines strukturines dalys. Pirmoje dalyje Anatomijos птц for- mavimasis ir raida Rusijoje (nuo seniausiц Ыкц ligi mokslines anatomijos atsiradimo) apzvelgiama anatomini^ йтщ raida. Antroji dalis Zmogaus ir §УШПЦ vidaus organц pa- vadinimц diachronine analize sudaryta is penki^ skyri^, kuriuose pateikiama atitinkamai penki^ leksini^ grupi^ - pilvo, skrandzio, kepenrj, inkst^ ir visus organus apibendrinanci^ pavadinim^ - diachronine lingvistine analize, ypating^. demesi skiriant zodzirj darybos bei semantikos rekonstrukcijai. Kiekvienas zodis nagrinejamas placiame slav^ bei kit^ indoeu- ropieci^ kalb^ fone. Po kiekvieno II dalies skyriaus pateikiami analizes rezultatai. Isvadose sie duomenys apibendrinami.
I dalis
ANATOMIJOS ZINIy FORMAVIMASIS IR RAIDA RUSIJOJE
(NUO SENIAUSIy LAIKy LIGI MOKSLINES ANATOMIJOS ATSIRADIMO)
Anatomines leksikos raidos ypatumai nera susj su pakitimais realj sferoje ir vis^ pirma priklauso nuo sudetingo ir priestaringo zmogaus pazinimo proceso. Nenuostabu, kad sena- sis ikimokslinis supratimas apie kuno dali^ ir organs funkcijas buvo irealus, nuklystantis i magiskumo ir sakralumo sfer% Manom
_________________
С уважением
Параков Игорь Иванович !
Вернуться к началу
Посмотреть профиль Отправить личное сообщение Посетить сайт автора
Показать сообщения:   
Начать новую тему   Ответить на тему    Список форумов У-Син -> Травничество Часовой пояс: GMT
Страница 1 из 1

 
Перейти:  
Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете голосовать в опросах